Повседневная жизнь армии Александра Македонского - читать онлайн книгу. Автор: Поль Фор cтр.№ 33

«Правитель должен сочетать в себе два качества, являющиеся частью наиболее великих и значительных: необходимо, чтобы народ его любил и восхищался им за его деяния.

Когда речь идет о греках, не спеши придавать значение сообщениям доносчика, пытающегося опорочить их в твоих глазах. Не позволяй гневу охватывать тебя, даже если знаешь, что некоторые пытаются соперничать или желают сравняться с тобой в доблести и великих замыслах.

Не обижай другого приказом, идущим от тебя не как от правителя, а как от господина, не как от царя, а как от ненавистного тирана. Некоторые полагают, что не имеет значения, если правитель ненавидим и не подчиняется закону: отсюда-то и вся злокозненность.

Было бы хорошо, по моему мнению, для твоего авторитета, и это поспособствовало бы упрочению твоей репутации и величию, если бы ты приказал переместить (элиту) населения Персии в Грецию и Европу… по крайней мере тех из них, кто обладает почестями и влиянием.

Мне хорошо известно, что твой ум жаждет военных походов и других деяний, о которых ты постоянно думаешь и к которым готовишься. Но храни в памяти несчастья, ниспосланные роду человеческому непостоянством фортуны и превратностями.

Твоя высшая власть будет еще более славной и почетной, если ты обратишь внимание на благосостояние народа. Властвовать над свободными и знатными людьми гораздо лучше, чем господствовать над рабами, пусть даже многочисленными.

Знай, что любое посягательство на достоинство гораздо ужаснее для свободных людей, чем посягательство на их состояние или тело. Ибо они охотно отдадут свое состояние и тело, лишь бы сохранить без ущерба свое благородство и достоинство.

Знай, что имеются три вещи, с помощью которых оставляют о себе добрую память и громкую славу. Первая — это хорошее законодательство, подобное тому, что разработали Солон и Ликург, вторая — это наука ведения войны и боя, подобная той, которую оставили знаменитые Фемистокл и Брасид; третья — это основание городов. Ибо люди, строящие города, стяжают себе этим славу, и память о них сохраняется надолго. Ты сам обладаешь прекрасным военным опытом. Теперь следует, чтобы ты старался приобрести два прочих качества, а именно, чтобы ты поразмыслил о законодательстве и строительстве городов и их благосостоянии.

Помни, что время властно над всем, оно изничтожает деяния, рушит творения и изглаживает память, за исключением того, что останется высеченным в сердцах людей любовью и что они будут передавать из поколения в поколение».

Из всего этого объемного текста учителя наш брат историк возьмет на заметку лишь параграфы 9 и 17, где Аристотель советует новому правителю Азии и Эллады переместить в Европу часть персидского населения или, по крайней мере, его беспокойную аристократию, и взамен основать в Азии греческие города. Более-менее подготовленные биографами, приписывающими Александру намерение стать властелином мира, мы забываем, что положения устава Греческого союза (338–323 годы) предоставляли его членам полную автономию, а что касается городов в Азии, царь Македонии признавался всеми преемником Ахеменидов, их старинных владык, или же основателем городов с самыми широкими полномочиями. Иными словами, Аристотель здесь занят исключительно тем, что подтверждает уже приобретенные права или дает пустые советы. Если отвлечься от основания Александрии в Египте (январь 331 года), первые поселения ветеранов (или инвалидов) под именем и во имя их царя возникают лишь во второй половине 330 года в Арии, Дрангиане (?), Арахозии и, наконец, между Баграмом и Чарикаром, к северу от современного Кабула. Когда письмо дошло до «друзей» (совета гетайров) Александра, готовивших вторжение в Индию, на Среднем Востоке было занято или переименовано завоевателями как минимум шесть городов: совет Аристотеля прибыл слишком поздно. То было пророчество после события, оно едва ли могло заставить кого-либо восхищаться дряхлеющим философом, да еще обосновавшимся в Афинах, этом подозрительном городе.

Особое внимание царь и его окружение обратили на критический дух письма (или правильнее будет сказать: исходящий от него дух критика): «Изнеженность или вялость толкает к лености; города, в которые проникает беспорядок, расслабленность и коррупция, обязаны этим скверному примеру правителей и властей; правитель не должен обращаться со своими подданными, как с безгласным имуществом или стадом; негоже, если тебе придется остерегаться человека, ставшего твоим противником, потому что ты оскорбил его каким-либо приказом не правителя, но господина, не царя, но ненавистного тирана; следует подальше гнать от себя тех, кого ты приблизил к себе и кто тебе льстит; нет ничего более далекого от царского достоинства, чем тирания; тиран является образом господина, подобно тому как царь является образом отца; Гомер называл Зевса "отцом людей". Следует также, чтобы храбрый человек знал меру в своем гневе; объедини скромность и мягкость и ты объединишь любовь и восхищение рода человеческого». В этом открытом письме, поскольку оно было опубликовано под заглавием «Письмо Александру о колониях», усмотрели прозрачные намеки на поведение военной аристократии в Вавилоне, Персеполе и Согдиане, преданных огню и залитых кровью. В этом письме усмотрели напоминание о совершенно непонятном поведении царя по отношению к его лучшим друзьям Клиту, Филоте и Пармениону, порицание его презрения к грекам и принятия персидских обычаев. Никакого различия. Напоминая, что один лишь Зевс является отцом людей и богов (pater andronte theonte ), Аристотель напрямую метил в правителя, которому льстецы твердили, что он стал абсолютным господином мира. Страбон (1, 4, 9) и Плутарх (Об удаче и доблести Александра, I, 6, 329В) формулируют это проще: «Аристотель советовал ему вести себя с греками, как военному полководцу, а с варварами — как деспоту», — эти слова должны были звучать в ушах царя жестоким призывом к порядку, а для всех греков из его армии — служить просто напоминанием о человечности. «Человек — ни зверь, ни ангел, — скажет позднее вслед за Монтенем Блез Паскаль, — но, к несчастью, тот, кто желает сделаться ангелом, становится зверем».

Меж строк письма учитель обвинил своего ученика в безрассудстве, чрезмерности, безумстве. Ученик не замедлил с ответом. Александр давно подозревал философа, еще со времен его отъезда в Афины, и их переписка доказывает, что он понемногу отрывается от своего наставника. Лето 330 года: «Александр Аристотелю шлет привет. Ты поступил неправильно, разгласив учения, предназначенные для чисто устного изложения. Чем же еще мы будем отличаться от остальных людей, если те же учения, на которых мы были воспитаны, станут общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знанием о высших предметах. Будь здоров». Ответ Аристотеля пять или шесть месяцев спустя: «Аристотель царю Александру шлет привет. Ты написал мне по поводу моих устных лекций. Ты полагаешь, я должен был держать их в тайне. Знай, что они были опубликованы — и не были. Ибо они понятны лишь тем, кто меня слушал. Прощай». Иными словами: имеющий уши да слышит! Зимой 328/27 года доверенному человеку Аристотеля при Александре, близкому родственнику философа Каллисфену, во время одного из пиров «поручили произнести за кубком вина хвалебную речь в честь македонян, и он говорил на эту тему с таким красноречием, что присутствовавшие, стоя, рукоплескали и бросали ему свои венки. Тогда Александр привел слова Еврипида о том, что прекрасно говорить о прекрасном предмете — дело нетрудное, и сказал: "Теперь покажи нам свою силу, произнесши обвинительную речь против македонян, чтобы, узнав свои ошибки, они стали лучше". Тут уже Каллисфен заговорил по-другому, в откровенной речи он предъявил македонянам многие обвинения. Он сказал, что раздор среди греков был единственной причиной успехов Филиппа и его возвышения… Этой речью Каллисфен возбудил против себя лютую ненависть со стороны македонян, а Александр сказал, что Каллисфен показал не столько силу своего красноречия, сколько силу своей вражды к македонянам… Впрочем, благодаря тому, что Каллисфен упорно, как подобает философу, боролся против обычая падать ниц перед царем и один осмеливался открыто говорить о том, что вызывало тайное возмущение у лучших и старейших из македонян, он избавил греков от большого позора, а Александра — от еще большего, но себе самому уготовил погибель, ибо казалось, что он не столько убедил царя, сколько принудил его отказаться от почестей благоговейного поклонения» (Плутарх «Жизнь», 54, 2–3). Действительно, несколько недель спустя Каллисфен, вовлеченный в «заговор пажей» и обвиненный в том, что сеял повсюду неповиновение, был арестован, и царь написал Антипатру, правителю Македонии: «Мальчишек македоняне побили камнями, а софиста я еще накажу, как, впрочем, и тех, кто его прислал и кто радушно принимает в своих городах заговорщиков, посягающих на мою жизнь». Очевидный намек на Аристотеля, осознанный мудрым Плутархом («Жизнь», 55, 7).