Homo Deus. Краткая история будущего - читать онлайн книгу. Автор: Юваль Ной Харари cтр.№ 73

Либеральные националисты типа Мадзини призывали к тому, чтобы оградить эти специфические национальные переживания от имперских поползновений подавить их, и лелеяли мечту о миролюбивом сообществе наций, которые вольны проявлять и испытывать свои национальные чувства без вреда для соседей. Это стало официальной идеологией Европейского союза, в чьей конституции 2004 года прописано, что Европа «едина в многообразии» и что разные народы Европы «сохраняют гордость своей национальной самобытностью». Важность сохранения уникальных общих переживаний германской нации позволяет даже немецким либералам выступать против открытия шлюзов, сдерживающих иммиграцию.

Союз либерализма с национализмом, конечно, не решил всех головоломок, а напротив – породил кучу новых. Как сравнивать ценность общих, коллективных переживаний с ценностью переживаний личных? Оправданно ли ради сохранения польки, братвурстов, немецкого языка обрекать на нищету и, возможно, даже на смерть миллионы беженцев? И что делать, когда сущностные разногласия в определении своей идентичности раскалывают саму нацию, как это случилось в Германии в 1933-м, в США в 1861-м, в Испании в 1936-м или в Египте в 2011-м? В подобных случаях демократические выборы не помогут, потому что у противостоящих друг другу партий нет причин уважать их результаты.

И наконец, когда вы танцуете националистическую польку, то несколько маленьких шажков могут привести вас от веры в то, что ваша нация отличается от всех других, к вере в то, что ваша нация лучше всех других. Либеральный национализм XIX столетия требовал от Габсбургской и царской империй уважения к переживаниям немцев, итальянцев, поляков, словенцев. Ультранационализм XX века вел захватнические войны и строил концентрационные лагеря для людей, танцевавших другие танцы.

Социалистический гуманизм пошел совершенно иным путем. Социалисты винят либералов в том, что те замыкают нас на себе самих вместо того, чтобы заставить посмотреть на других. Да, человеческое переживание – источник всяческого смысла, но в мире миллиарды людей, и каждый не менее ценен, чем я. Либерализм обращает мой взгляд внутрь, подчеркивая мою уникальность и уникальность моей нации. Социализм же велит мне прекратить носиться со своими чувствами и обратить внимание на чувства других и на то, как мои действия влияют на чьи-то переживания. Глобальный мир будет достигнут не прославлением исключительности каждой нации, а объединением трудящихся всей планеты; социальная гармония будет достигнута не нарциссическим созерцанием каждой личностью собственных глубин, а признанием каждой личностью приоритета нужд и переживаний других людей над ее собственными желаниями.

Либерал может возразить, что, исследуя свой внутренний мир, личность учится сострадать и понимать других. Однако Ленин и Мао отмели бы подобный довод. Они объяснили бы, что копание в себе есть буржуазный порок потакания себе и что когда я обращаюсь к своему внутреннему «я», то могу легко попасть в ту или иную капиталистическую ловушку. Мои политические взгляды, приязни и неприязни, хобби и амбиции отражают не мое существо. Они являются отражением моего воспитания и моей социальной среды. Они зависят от моего происхождения и сформированы моим окружением и моей школой. Мозги с рождения промыты и у богатых, и у бедных. Богатым внушают презрение к бедным, а бедным – презрение к собственным интересам. Не помогут ни самоанализ, ни психотерапия, потому что психотерапевты работают на капиталистическую систему.

На самом деле самоанализ способен только еще дальше увести меня от верного представления о себе, так как преувеличивает роль личных решений и недооценивает социальные условия. Если я богат, то заключаю, что это результат моих умных и расчетливых действий. Если я прозябаю в нищете, то, видимо, наделал ошибок. Если у меня депрессия, либеральный психотерапевт, скорее всего, обвинит в ней моих родителей и посоветует мне найти новую цель в жизни. На мое же предположение, что в депрессии я, может быть, потому, что заэксплуатирован капиталистами и в существующей социальной системе лишен шанса достичь своих целей, психотерапевт с большой долей вероятности ответит, что я «проецирую» на «социальную систему» – собственный внутренний разлад, на «капиталистов» – неразрешенные конфликты с матерью.

Социализм призывает не тратить годы в разговорах о своей матери, своих эмоциях и комплексах, а спросить себя: «Кто в моей стране владеет средствами производства? Что страна экспортирует и что импортирует? Какова связь между правящими политиками и бизнесом?» Только поняв господствующую социально-экономическую систему и приняв в расчет переживания всех других людей, я смогу по-настоящему понять себя, и лишь совместными усилиями мы сумеем изменить систему. Но покажите мне индивида, который способен принять в расчет и беспристрастно «взвесить» переживания всех представителей человеческого рода?

Именно поэтому социалисты выступают не за углубление самоанализа, а за создание сильных коллективных институтов – социалистических партий, профессиональных союзов, – призванных объяснять нам мир. Если в либеральной политике «избирателю виднее», а в либеральной экономике «потребитель всегда прав», то в социалистической политике «партии виднее», а в социалистической экономике «профсоюз всегда прав». Смысл и право и тут проистекают из человеческого переживания – партии и профсоюзы состоят из людей и работают ради облегчения их жизни, – но все же отдельный человек здесь обязан повиноваться партии и профсоюзу, а не своим личным чувствам и переживаниям.

Эволюционный гуманизм предлагает иное решение проблемы конфликта человеческих переживаний. Стоящий на твердом фундаменте теории эволюции, он утверждает, что конфликт надо приветствовать, а не горевать по поводу его. Конфликт является сырьем для естественного отбора, который движет эволюцию вперед. Просто одни люди совершеннее других, и, когда человеческие переживания сталкиваются, более совершенные люди должны оставлять прочих позади. Та же логика, которая побуждает нас истреблять диких волков и беспощадно эксплуатировать домашних животных, оправдывает угнетение более способными людьми менее способных. Это правильно, что европейцы покоряют народы Африки и что предприимчивые бизнесмены доводят до разорения тугодумов. Если будем продолжать следовать этой эволюционной логике, человечество будет становиться все сильнее и совершеннее и в конце концов произведет на свет сверхлюдей. Homo Sapiens – не венец эволюции, впереди еще длинный путь. Но если во имя прав человека и всеобщего равенства мы не будем давать предпочтения лучшим, то таким образом предотвратим появление сверхчеловека и, возможно, даже спровоцируем деградацию и вымирание вида Homo Sapiens.

Кто же такие эти лучшие люди, предвестники пришествия сверхчеловека? Ими могут быть и целые расы, и отдельные племена, и единичные гении. В любом случае их превосходство в том, что они обладают незаурядными способностями, проявляющимися в создании нового знания, более продвинутых технологий, более процветающих обществ и еще более прекрасного искусства. Переживания Эйнштейна или Бетховена несравнимо ценнее, чем переживания никчемного забулдыги, и нелепо относиться к ним одинаково. Так же и с нациями: если одна из них внесла больший, чем другие, вклад в дело прогресса, то мы вправе ставить ее выше других наций, чей вклад в эволюцию человечества значительно меньше.