Уже в коридоре Джастин наконец перестал улыбаться и дал волю душившему его гневу. Наказание, о котором он объявил, решив запереть жену по меньшей мере на неделю, было, конечно, чересчур мягким. Год за годом Мадлен постоянно перечила ему, читая дурацкие книжки и высказывая свое никому не нужное мнение, в то время как ей полагалось молчать. А ее последняя выходка стала просто кульминацией бунта, который он сам так долго поощрял своим терпением…
Или своей слабостью.
С этого дня все пойдет по-другому, поклялся себе Джастин, быстро спускаясь по лестнице. Внизу он громкими криками созвал всех слуг и приказал им немедленно привести Нэнси и Пете. Они не могли далеко уйти.
Но через час Джастин понял, что негры сбежали. От этого ярость закипела в нем еще сильнее. В бешенстве он отправил к Фрэнсису посыльного с запиской, в которой велел брату немедленно начать поиски беглецов и пристрелить их, как только они найдутся.
Однако только два дня спустя удалось напасть на след сбежавших рабов. Кто-то видел, как они перебирались через Саванну на пароме. Каким-то загадочным образом им удалось добыть фальшивые документы. Никто не спросил, есть ли у них разрешение покидать плантацию, и никто с тех пор их больше не видел.
* * *
Как долго она уже сидит взаперти? Три дня? Нет, наверное, четыре, думала Мадлен.
Ей не у кого было спросить, что случилось с Нэнси и Пете. Она боялась, что их пытали или даже убили, но никак не могла вспомнить, почему так тревожится за них. От долгого сидения взаперти в полном одиночестве она была как в бреду. Целыми днями она спала, а потом ночью бродила по комнате, как запертый в клетке зверь. Снаружи, за закрытыми ставнями окон, выходивших на террасу, кто-то постоянно стоял на страже. Один раз в сутки, на рассвете, приходили двое слуг. Один стоял в дверях, другой вносил еду, рассчитанную на день. Она состояла из трех ломтей грубого черного хлеба и небольшой чашки воды. За те секунды, что дверь оставалась открытой, рабы бросали на нее быстрые сочувственные взгляды, но не решались что-нибудь сказать.
Воды для умывания не давали, и ей приходилось использовать часть питьевой. Несмотря на это, уже скоро она почувствовала, что от нее начал исходить неприятный запах. На третий день кто-то вошел в комнату, когда она спала, и вынес полный до краев горшок. К этому времени в спальне уже воняло, как в хлеву.
Однако с каждым прошедшим часом это имело для нее все меньше и меньше значения. Странный звон в ушах отвлекал ее, а в углах комнаты танцевали загадочные огни, лилового или ослепительно-белого цвета.
Или они были только в ее голове?
– Орри… Орри, ну почему ты так долго не приходил?
Она увидела его у двери, он смотрел на нее печальными глазами и протягивал ей правую руку. Мадлен радостно бросилась к любимому, но в то мгновение, когда она коснулась его руки, он исчез.
И тогда она закричала. Чей-то тихий, спокойный голос в глубине ее души произнес: «Если бы твой отец увидел тебя сейчас, он бы устыдился».
Но ей уже было все равно. Больная, измученная и сломленная, она все продолжала и продолжала кричать…
* * *
– Хорошее питание и покой – вот что ей нужно.
– Да, доктор, – участливо кивнул Джастин. – Но мы всю неделю пытаемся заставить ее поесть. Она отказывается.
Джастин и врач переглянулись, на их лицах были написаны сочувствие и забота, и только глаза выдавали истинные чувства.
Мадлен смотрела на них, ничего не понимая. В полуобморочном состоянии она лежала в постели, глаза были широко открыты, темные волосы разметались по плечам, лицо бледное как мука.
– Что ж, я не удивлен, – с глубокомысленным видом кивнул врач. – Довольно распространенный симптом при нервном истощении. – Его гладкие лоснящиеся щеки и упитанное тело в дорогом элегантном костюме явно свидетельствовали о хорошем достатке. – К счастью, – продолжал врач, которого звали Лонзо Сапп, – современной медицине известны способы, которые обычно помогают при этом недуге. Постельный режим. Много горячего чая, а когда ей станет лучше – еда. Кроме того, я хочу, чтобы вы каждый день давали ей хорошую порцию особого напитка, приготовленного из сельдерея.
– Из сельдерея? – повторил Джастин. – Это ваше собственное изобретение?
Доктор Сапп кивнул:
– В его основе лежит винный уксус, однако терапевтический эффект оказывает именно тертый сельдерей.
Врач наклонился над кроватью, убрал со лба Мадлен прядь волос. В свете свечей, стоявших у изголовья, ее кожа мягко блеснула. Поглаживая волосы больной, доктор был похож на доброго папашу.
– Если вы меня слышите, миссис Ламотт, – сказал он, – я хочу, чтобы вы знали: скоро вы поправитесь. Вам ведь этого хочется?
Ее распухший, пересохший язык показался между потрескавшимися губами, но она так и не издала ни звука, а только посмотрела на него измученными глазами, а потом на мгновение прикрыла их, словно отвечая согласием.
– Тогда вы должны строго следовать всем моим предписаниям. Ваш муж пригласил меня из Чарльстона. Он очень тревожится за вас. Я стараюсь его успокоить, но выздоровление зависит только от вас самой. Будете делать все, о чем я говорю?
– Д-да…
Джастин наклонился и запечатлел нежный поцелуй на щеке жены. Теперь, найдя наконец лекарство от непокорности, испортившей их брак, он чувствовал себя намного лучше. К тому же это лекарство помогло ему отплатить ей за то, что она наградила его рогами. Он не сомневался, что именно это Мадлен сделала на прошлой неделе, а возможно, делала и раньше все эти годы. Она ведь достаточно часто уходила из дому одна.
Заперев жену в спальне и моря ее голодом, он сломил все ее сопротивление. Осталось только выяснить, к кому она ездила. Ну ничего, признается как миленькая, думал он.
Сначала ее нежелание говорить правду доводило его до бешенства. Но потом, видя, что она готова упорствовать и дальше, Джастин решил обратить ее молчание в выгоду для себя. Если бы он узнал имя ее любовника, он почувствовал бы себя униженным, окажись тот каким-нибудь торговцем старьем, хозяином мясной лавки или, чего доброго, грязным ниггером. Так что он предпочитал не знать. Или, по крайней мере, внушал себе это. Но в глубине его души росла новая и уже неослабевающая ненависть к жене.
Разумеется, стоя сейчас возле ее постели, он ничем не выдавал своих чувств. Прежде чем войти сюда, он щедро надушился коричным одеколоном, чтобы не чувствовать отвратительного запаха, стоящего в комнате. Теперь, когда заточение прекратилось, можно было добавить и свежего воздуха. Он пошел к окнам и распахнул ставни.
Прохладный вечерний воздух ворвался внутрь, качнув огоньки свечей. Глаза Мадлен вспыхнули благодарностью.
– С ней все будет хорошо, после того как восстановятся силы, – заверил его доктор Сапп, когда они выходили из комнаты. – Просто сейчас она очень слаба, отсюда и некоторая заторможенность. – Он закрыл за собой дверь, внимательно оглядел коридор и очень тихо добавил: – Через неделю она привыкнет к сельдерейному отвару. А потом, не вызвав никаких подозрений, вы сможете заменить его на питье, о котором мы с вами говорили.