Последние слова перешли в стон. Сквозь шум в ушах Эштон слабо различала стук колес подъезжавших экипажей и звуки оркестра. Форбс и его родные приехали в числе первых, и Эштон сразу же увлекла юношу в этот темный тихий уголок в дальнем конце конюшни.
Она просто умирала от желания иметь мужчину. И не просто мужчину, а того, которого собиралась отвергнуть Бретт. Но не только поэтому она караулила момент, когда появится Форбс. До ее ушей дошли слухи, что он просто потрясающий образец мужской особи. И Форбс ее не разочаровал. У нее было такое чувство, будто внутри у нее пушечный ствол.
Они стояли лицом друг к другу. Эштон, вжимаясь спиной в стену пустого стойла и уже не помня, как она подняла юбку и устранила прочие помехи, содрогалась в бешеном ритме, снова и снова с глухим стуком ударяясь о доски. Ее левая нога с трудом удерживала равновесие, правой она обхватывала бедро Форбса, прижимая пятку к его пояснице.
Когда наступил пик наслаждения, Эштон пришлось закусить нижнюю губу, чтобы заглушить собственный крик. Она вцепилась обеими руками в шею Форбса, оставляя на его коже кровавые царапины.
– Как прикажешь мне это объяснять? – недовольно спросил он через несколько мгновений, показывая ей испачканный кровью носовой платок.
Его брюки все еще болтались у лодыжек, а Эштон уже торопливо приводила себя в порядок.
– Ну, придумаешь что-нибудь, милый. Это ведь могли быть москиты? Их сегодня просто ужас как много. Меня недавно сразу два укусили.
– Точно, так и есть, проклятые москиты. – Он еще раз промокнул шею и хихикнул, глядя на нее с восторгом и даже с некоторым благоговением. – Да, Эштон, ты еще та штучка…
– Хочешь сказать, не пожалел, что мы сюда пришли?
– О чем ты? Это было… ну, я тебе честно скажу. Едва ли не лучший раз в моей жизни.
– Едва ли? – надула губки Эштон. – И все?
– Еще и тщеславная к тому же, – усмехнулся он и нежно погладил ее грудь. – Ладно, ладно. Ты лучше всех.
– Спасибо, Форбс. Вот только не трогай мое платье, пожалуйста. Я только привела себя в порядок.
Эштон деловито расправила нижние юбки, приглаживая помявшиеся кружева. Она могла бы вернуть ему его комплимент. Никогда еще она не чувствовала такого возбуждения и такого удовольствия от близости с мужчиной. Форбс был груб, делал ей больно, но она упивалась каждым мгновением.
Впрочем, говорить ему об этом она не стала. Чего доброго, еще возгордится. Пусть лучше остается в неведении. Она даже замурлыкала, очень довольная собой.
– Мы еще будем встречаться? – наконец не выдержал Форбс. – Как сейчас, я имею в виду.
– Не сегодня. Сегодня я должна любезничать со всеми этими янки.
– Понятное дело, не сегодня. Я хотел сказать, до того, как ты выйдешь за Джима Хантуна.
Эштон чуть придвинулась к нему, покачивая бедрами:
– Форбс, ты должен кое-что усвоить. Мои отношения с мистером Джеймсом Хантуном – это нечто вроде делового партнерства. А тут – удовольствие. И если мы сохраним нашу маленькую тайну, нет никаких причин отказываться от этого удовольствия еще долгое время.
– Ты хочешь сказать, что и после того, как вы с Хантуном…
– А почему нет? Если, конечно, ты не напьешься где-нибудь и не начнешь болтать лишнего, позоря меня. Услышу хоть раз что-нибудь подобное, и ты меня больше не увидишь.
– Клянусь, буду нем как рыба! Можешь на меня положиться, Эштон… О боже… ну разве ты не чудо?
Она позволила Форбсу еще раз поцеловать себя перед тем, как они вышли из конюшни порознь. Пока Эштон была вполне довольна сегодняшним вечером. Форбс помог ей избавиться от ужасного напряжения, нараставшего в ней в последние дни. И что не менее важно, он полностью отдался в ее руки. Эштон чувствовала себя так, словно только что купила нового раба.
Легкая улыбка блуждала на ее пухлых губках, когда она быстро шла через лужайку к большому дому, сиявшему огнями. Чутье подсказывало ей, что мистер Форбс Ламотт станет ее весьма ценным союзником.
* * *
В каждом окне горели свечи в канделябрах, лужайки украшали нарядные китайские фонарики. Дом не смог вместить всех гостей, приехавших в каретах и верхом, поэтому они выплеснулись наружу, разбрелись среди деревьев, прогуливаясь в тени парами или небольшими компаниями.
Из нижней части дома вынесли всю мебель, кроме стульев. Столовую подготовили для танцев, играл приглашенный оркестр фон Грабова из Чарльстона. Доставить четырнадцать музыкантов с инструментами было задачей не из легких, но Орри с ней справился. А в полночь, если ветер будет благоприятным, гостей еще ждала прогулка на речном шлюпе, и на борту уже готовился ужин.
На веранде, выходившей на реку, установили временные столы с закусками и напитками. Мальчишки-рабы махали метелками, отгоняя насекомых от тарелок с окороком, ягнятиной и жаренной на вертеле говядиной, цыплятами, устрицами, креветками и океанскими крабами. Двести фунтов окорока было специально куплено для этого случая, и примерно такое же количество всего остального. Французское шампанское лилось рекой, как и другие лучшие французские и немецкие вина – по сорок ящиков каждого вида.
Гости были разряжены сообразно случаю. Воздух наполняли ароматы напудренных плеч и надушенных декольте. Волосы многих джентльменов были напомажены макассаровым маслом и ярко блестели в свете бумажных фонариков. Даже с закрытыми глазами, только слушая веселый шум голосов, Орри мог бы сказать, что прием удался. Смех и разговоры были достаточно громкими для того, чтобы их услышали даже в Колумбии, думал он.
Вечер выдался теплым. Орри было душно в сюртуке, жилете и шейном платке. К тому же температура, казалось, еще больше поднималась, или это просто действовало шампанское. Обходя гостей, он все время держал бокал в руке, и как только напиток заканчивался, рядом обязательно оказывалась чья-нибудь черная рука и подливала его, просил Орри об этом или нет.
Впрочем, духота и неудобная одежда были ничтожной малостью в сравнении с тем удовольствием, которое он получал. Этот прием для него словно отражал все то прекрасное и изысканное, что было в его родном штате. Яркие огни, еда, вино, музыка – все это создавало атмосферу удивительной доброжелательности. Как по волшебству, все прежние раздоры отошли в сторону, и Орри наблюдал эти чудесные преображения собственными глазами.
Тиллет и Джордж рассказывали друг другу какие-то истории и громко хохотали, как будто между ними никогда не было никаких споров. Орри видел, как они снова наполнили свои бокалы и отправились гулять рука об руку.
Раскрасневшись и слегка пошатываясь, из дому вышла Констанция. Она с трудом дышала и весело хихикала, после того как только что станцевала польку с одним из молодых Смитов, который сумел преодолеть ее первоначальную нерешительность своим неотразимым обаянием. Вообще на балу присутствовало много дам и джентльменов с фамилией Смит, хотя никто из них не приходился близким родственником Уитни Смиту, которого как раз не было.