Развернувшись в полете, он пролетел добрых шесть футов и упал плашмя, нещадно стукнувшись оземь, и крик прервался. Но, стоило разбойнику повернуться к ошарашенным ворам, чтобы спросить, что это было, как шкаф вновь обрел голос, да к тому же, принялся пыхтеть, дымиться и исступленно подпрыгивать на одном месте.
– Не открывается! – тревожно раздалось из шкафа.
– Хватит орать! – раздраженно рявкнул второй голос. – И осторожнее с локтями!
– Да это же Капитан и Рыжий! – радостно крикнул Питер и побежал к шкафу, прямо под град вьющихся возле дома искр.
Крыса торжествующе закричал и бросился вслед за Тидом, а за ним и все остальные. Чтобы скрыть свою хромоту и неспособность быстро передвигаться, Жан-Антуан сделал вид, что пропускает Эйлин вперед и отстал от всех. Чарли и Тид подскочили к шкафу, лежащему дверцами вниз, ухватились за бока, а Десять Кулаков отжал его от земли. Из распахнувшихся дверец приподнятого шкафа на снег выкатились два израненных вора.
Одежда побагровевшего Капитана была ободрана, а кожа вся на ожогах. Он медленно отполз и устало рухнул. Рыжий лежал на земле, зажимал перевязанную руку и, напротив, был очень бледен.
То, что произошло следом, перетряхнуло весь дух спасшихся друзей. С оглушительным застилающим уши грохотом крыша объятого пламенем жилища на долю секунды выгнулась дугой, стены дрогнули, а следом с мириадами осколков из всех окон вырвалась раскаленная взрывная вспышка.
Стоявших ближе всего к дому Чарли и Питера как пушинок швырнуло в сторону. Подброшенный в воздух шкаф упал на Десять Кулаков, а Крысу и Эйлин сбило с ног ударной волной. Крыша с грохотом обвалилась в самое чрево рушащегося здания. Лавина пыли и огня накрыла все. Из чернейшего облака дыма на разбросанных по земле людей понеслись осколки кирпичей.
Жан-Антуан забыл о своей поврежденной ноге и побежал им на помощь. Им – значило для него «ей». Но в нескольких шагах от Эйлин француз услышал приближение странного глухо разрубающего воздух звука. Юноша поднял голову, и тут что-то тяжелое мгновенно сшибло его на землю. Последнее, что он видел, прежде чем провалился в темноту – его собственные ноги, мелькнувшие на фоне озаренного пламенем угрюмого неба.
Мало разборчивые, далекие голоса и укоризненные лица, появившиеся из темноты на приеме мадам Брантень, промелькнули пугающей чередой тусклых картинок, намного более реальных, чем он сам. Стыд его сестры, кипящая злость Франсуа и болезненное разочарование общества лишали Жана-Антуана воли к жизни. Он все силился вспомнить, кто такая Полин, и не мог. Кто это Полин? Почему они все так его ненавидят? И почему он не может разглядеть ни лица отца, ни лица матери? Он ушел, даже не запомнив их. А они даже не пытались его найти. Он словно так и остался в той яме на охоте.
Чей-то пронзительный надломленный крик вернул ему возможность чувствовать. И первое, что он почувствовал – была боль. Затем сильнейший холод. Руки и ноги почти онемели, настолько было холодно, но где-то отчетливо разливалась эта назойливая боль. Ветер мучительно шевелил его курчавые волосы на виске. Снег мочил спину.
Он разлепил глаза. В густом сером мареве проносились темные клочки дыма, кружились белые хлопья снега и черные лоскуты оседающего пепла, а все остальное скрывал непроглядный дымный сумрак. Такой вязкий, словно взвесь на дне морском.
Задохнувшись, женщина закричала вновь. Бессильно, сквозь слезы. Жан-Антуан поднялся на локтях, чтобы разобраться, в чем дело. Впереди, там, куда указывали его протянутые по земле ноги, двигались смутно различимые сквозь смог силуэты. Оттуда и раздавался ее голос. Не так громко, как ему показалось вначале.
Когда он сел и огляделся, глазам его предстала удивительная картина. Все точно бы потеряло цвет. Над руинами двухэтажного дома, от земли и насыпей обломков поднимались клочья дыма, а с неба опускался снег и пепел. Кроме временами слышного плача, от развалин раздавался стук ударяющихся друг об друга камней и досок, словно стены продолжали осыпаться. Гулким фоном звучали и приглушенные мужские голоса, ропот, а издали доносился плеск воды. Все это эхом смешивалось в стонущей утренней тишине.
Пошатываясь, Жан-Антуан поднялся и зашагал по хрустящим под ногами камням, размазывая по белому снегу черные пятна пепла и собственную кровь. Дом теперь находился, словно на возвышении, на небольшом холме из собственных останков.
Подобравшись мглистой завесой дыма к частично уцелевшим стенам, француз увидел посреди развалин Эйлин. Ее одинокая фигура вздрагивала в потерявшем голос немом плаче. Она смотрела в одну точку и все время закрывала лицо вздрагивающими бледными ладонями. Не было никого, кто утешил бы ее.
Жан-Антуан сделал еще два шага и переступил черту, когда-то отделявшую жилище от улицы. Слева застыли воры, молча глядя, как Чарли на коленях разрывал обломки и отбрасывал кирпичи, в безумном исступлении бормоча что-то себе под нос.
А потом, юноша увидел руку, торчащую из-под завалин. Облупившиеся матовые черные лоскуты, как сгоревшая бумага, истрескавшейся коркой покрывали недвижные пальцы, кисть и предплечье, в которых просвечивались алые прожилки плоти. Рука показалась французу до того неестественной, что он сначала не смог осмыслить произошедшее. Прежде, чем его накрыл ужас, он подумал «что это?», но затем с языка сорвалось жуткое:
– Кто это?
Однако вопрос просто растворился в воздухе.
Сдирая пальцы в кровь, Чарли все копал, отбрасывая через плечо обломки. Он делал это так быстро, словно мог еще что-либо изменить. Ближе всего к разбойнику стоял Капитан. Никто не знал, что делать. А Чарли ни на секунду не останавливался. Вся его спина была усыпана снегом, так долго он не вставал. Он отрыл сначала голову и плечо, затем часть туловища и стал осторожно хлопать беднягу по щекам – таким же истрескавшимся, черным и облупившимся, как рука, торчащая над землей. Липкие черные лоскуты обгоревшей кожи потянулись за пальцами Чарли.
– Давай, очнись, все уже закончилось, – зашептал разбойник.
– Чарли, – оборвал его Капитан.
– …это еще что! Вот подлечим тебя, и будешь как новенький…
– Чарли, перестань! – схватив его за плечо, прикрикнул Капитан.
– Не мешай! Каждое мгновение на счету! – слепо скользнув гневным взглядом по Капитану, отозвался Чарли и повернулся к погорельцу.
– Щенка уже нет, не дури!
– О! О! Точно, сейчас, – не услышав его, разбойник вскинул в воздух указательный палец и спешно поднялся на ноги. Запрыгав на одной ноге по камням и черным прогоревшим доскам, Чарли стал стаскивать с себя свой нелепый длинный сапог.
Стоявшие чуть поодаль Лихие Малые со смятением переглянулись. А Капитан, казалось, едва сдерживается, чтобы не набросится на безумца, устроившего балаган.
– Да слезай же ты, идиотский сапог! – кряхтел Чарли, задирая ногу все выше, и силясь стащить обувь.
Лицо его было искажено сильнейшей душевной болью. Он чуть не плакал, пытаясь справиться со своим сапогом, словно это могло вернуть жизнь Щенка.