Песни мертвого сновидца. Тератограф - читать онлайн книгу. Автор: Томас Лиготти cтр.№ 55

Не берусь объяснить, каким образом старый город внушал ощущение собственной бесконечности и протяженности в невидимых измерениях, будучи при этом воплощением ночного кошмара человека, страдающего клаустрофобией. Даже ночи над городскими крышами-исполинами будто бы проходили на самом верхнем этаже земного здания — не на этаже даже, а на чердаке, где звезды упрощались до ненужных фамильных реликвий, а луна — до запыленной лампочки без абажура. Именно в этом парадоксе и крылась львиная доля очарования города. Небеса виделись мне частью некоего интерьера: днем по их залам, пустующим и просторным, носились комками пыли облака, ночью на большом черном потолке вычерчивалась подробная карта космоса. И сколь же сильно хотелось мне жить вечно в этой провинции средневековых осенних пор и немых зим, отбывая свой срок жизни среди зримых и незримых чудес, о которых ранее я мог лишь отстраненно мечтать.

Но ни одна людская жизнь, даже жизнь мечтателя-визионера, не обходится без невзгод и испытаний. Спустя всего несколько дней в старинном городе я стал ощущать уединенность этого места и социальную изолированность моей жизни с болезненной остротой. Однажды вечером, когда я сидел на стуле напротив панорамного окна, раздался стук в дверь. Стук был чрезвычайно слабый, лишенный настойчивости, но столь неожиданным стало для меня это банальное событие, что моими обострившимися чувствами я воспринял его как гром среди ясного неба, потрясший окружившую меня пустоту до самых основ.

Я неуверенно прошел по комнате, встал перед дверью, что являла собой простую коричневую панель без лепных косяков, открыл ее.

— Вот так номер, — выдал маленький человечек из коридора, взглянув на меня ясными глазами. Его седые волосы были образцом ухоженности. — Мне, я смотрю, дали не тот адрес. Возмутительно. Отвратительный почерк! — Он опустил глаза к скомканной бумажке у себя в руке. — Ну и ладно, придется вернуться и уточнить.

Однако удалился он не сразу — приподнявшись на мыски своей малоразмерной обуви, он посмотрел мне за плечо, в комнату. Все его миниатюрное тельце будто подобралось, став этаким воплощением заинтересованности. Наконец он выдал:

— Прекрасный вид из окна.

Улыбка, которая последовала за этими словами, отчего-то показалась мне коварной.

— Ну да, — ответил я, оглядываясь назад, в комнату, не зная что и думать. Когда я обернулся, мой странный гость исчез.

Несколько мгновений я простоял, словно статуя, удивленный. Затем, шагнув в коридор, я оглядел его по всей длине, по обе руки от себя. Не слишком-то и широкий, да и не особо протяженный, он упирался в безоконный тупик и поворачивал. Все двери в другие покои были закрыты, и из-за них не доносилось ни звука. Наконец я вроде бы услышал звук шагов по лестнице этажом ниже — он слабым эхом раздавался в тишине, обращаясь ко мне на тихом языке старых ночлежных домов. Испытав облегчение, я возвратился к себе в комнату.

Остаток дня, бедный на иные примечательные происшествия, прошел под эгидой некой дремотной задумчивости. В ту ночь мне приснился очень странный сон, просуммировавший весь мой жизненный опыт сновидца с полуосознанным пребыванием в старинном городе. По пробуждении мой взгляд на город кардинально изменился… и все же, несмотря на характер сна, изменение это не сразу произошло в худшую сторону.

Во сне я был в маленькой темной комнате, чьи высокие окна взирали на лабиринт улиц, раскинувшийся под пропастью звезд. Правда, пусть звезды и светили ярко, улицы внизу утопали в темно-серой тусклости, что не была присуща ни ночи, ни дню, ни даже переходной фазе между ними — сумеркам. Глядя в окно, я полнился уверенностью, что в уединенных уголках этой сцены творятся таинства, туманные обряды, противоречащие обыденности; и казалось мне, что неспроста я беспокоился о том, что творилось в одной, похожей на мою, комнате с высокими окнами, — точное местоположение было мне недоступно, но что-то твердило мне, что идущий в настоящее время процесс призван глубоко повлиять на все мое существование. В то же время я не ощущал себя значимым ни для этого, ни для какого-либо другого мира. Я был лишь точкой, поставленной наугад в хитросплетенном лабиринте линий. Неприкаянное чувство, ощущение чуждости, похоже, и было источником волнения, ни разу доселе не испытанного, — ведь я, ничего не значащий конгломерат живой плоти, оказался каким-то чудом там, где меня никогда не должно было быть, и огромная ловчая сеть рока уже смыкалась надо мной. Из родной стихии света я был низвергнут в холодный мрак — и сон, что явился мне, намекал на то, что жизнь моя близка к роковым изменениям или даже концу, бесславному концу бесславного человечка.

Но я все равно не мог не зайти в ту, другую, комнату — ведь в ней, как мне чудилось, этот продуманный сюжет получит некое развитие. Мне казалось, будто я вижу нечеткие фигуры. Комната была просторна, но из мебели в ней было лишь несколько стульев странной формы — над остальным пространством довлел головокружительный вид на звездную черноту. Набухшая волдырем луна светила ярко, расписывая стены таинственными голубыми узорами, и звезды на ее фоне казались чем-то избыточным, неуместным — как тусклая гирлянда при полноценном освещении.

Будучи во сне лишь наблюдателем — не полноправным персонажем сцены, я осознал, что есть и другие, подобные этой, комнаты — все они заранее подготовлены для неких торжеств или собраний. Царившая в них атмосфера — некий дух, сформировавшийся независимо от слагавших интерьер множества форм и оттенков, — осознанно сплетала пространство и время в единый узел, и за считаные секунды, проведенные в таких комнатах, миновали будто бы целые века или даже тысячелетия. Здесь самый скромный и тесный уголок мог таить целую вселенную.

Но в то же время эти комнаты будто бы ничем и не отличались от тех других, знакомых мне наяву: ни их соседство с неведомыми астрономическими пустотами, ни кажущаяся безбрежность космоса за их окнами не играла роли. Что, если дело не в комнатах, а в их жильцах? — вдруг задался я резонным вопросом. Что, если из-за них здесь все так странно?

И тогда я обратил внимание на жильцов. Они были с головы до пят укутаны в мантии, и лишь по изгибам смятой ткани я смог понять, что позы, в которых они застыли на своих стульях, неестественны, а формы — ужасающи, пусть ужас и подпирало любопытство от столкновения со столь странными существами. Если не люди, то кто же? На своих стульях они безумно раскачивались взад-вперед, словно их мышцы и кости не могли удержать хозяев в одном положении. Каждая принятая поза, возможно, имела некий ритуальный смысл. Головы жильцов существовали отдельно от тел — и только в их наклонах друг к другу я улавливал какие-то еретические отголоски земной анатомии. Именно от этих «голов» исходил мягкий шум, возможно служивший этим созданиям речью.

Но во сне возникла другая подробность, указавшая на иной способ коммуникации этих гудящих фигур, восседавших в застойном сиянии луны. Из объемных рукавов по бокам каждой из них выступали тонкие заскорузлые отростки, то переходящие во множество слабых когтеобразных придатков, то сужавшиеся обратно до свисающих щупалец. Суетные их движения я трактовал как способ передачи информации — похоже, жильцы комнаты что-то живо, безостановочно обсуждали.