– Наших детей убивают драконы, гоблины и люди-ящерицы, – с жаром отозвался Флинт. – Наверху бушует война, а ты жалуешься на то, что вам нечем оплатить счет в лавке! Но я и так наговорил больше, чем следовало. Полуэльф изложит нашу историю перед Советом.
Глаза Армана сощурились.
– Расскажи еще о том, что творится на поверхности.
Нейдар только покачал головой.
– Здесь тоже скоро начнется война, – продолжил Арман, потеряв надежду разговорить упрямца. – Ты же сам видел тех гномов. Слышал, как они обзывают нас. В Торбардине все еще правит Совет, но в народе растет недовольство. Еще год назад ни один тайвар не осмелился 6ы напасть на хилара. А теперь, когда все так неспокойно, наши враги тайвары и дэргары считают, будто мы слабы и превратились в легкую добычу.
Арман помолчал немного и вдруг ни с того ни с сего сказал:
– Ты спрашивал меня, откуда я узнал о том, что время близко. Я скажу тебе. Я считаю открытие Северных врат знамением.
– А как насчет шлема Граллена? – Флинт искоса бросил осторожный взгляд на хилара.
Лицо Армана сделалось мрачным.
– Это я пока еще не совсем себе уяснил. – Он пожал плечами, и его лицо просветлело. – И все же я верю Карасу. Он направит меня, когда придет время.
Флинт ерзал на сиденье. Он не мог отделаться от неприятного ощущения, будто бы они с Реорксом затевают нечто за спиной Армана.
«Не будь старым дураком», – отругал себя Флинт. Арман Карас замолчал, он смотрел на все с отсутствующим видом, погрузившись в мечты о своей судьбе.
Друзья продолжали путешествие по Дороге танов, и каждого из них целиком и полностью захватили собственные мысли и мечты.
Карамон пристроился у самого края повозки и, раскачиваясь из стороны в сторону, думал о Тике, проклиная себя за то, что отпустил ее одну. Он горячо молился, упрашивая богов хранить ее. Карамон никогда не простил бы себе, если бы с Тикой что-нибудь случилось, и всем сердцем надеялся на то, что она сказала правду. Кто знает, может, она и впрямь не сердится.
«Я нужен Рейстлину, – снова и снова твердил про себя Карамон, ухватившись своей ручищей за борт повозки. – Я не могу оставить его».
Рейстлин думал о странных событиях, приключившихся с ним в Черепе. Почему место, где он никогда не бывал, казалось ему столь знакомым? Почему называл Карамона каким-то чужим именем? И такое ли уж оно ему чужое? Почему призраки защищали его? Об этом он не имел ни малейшего понятия, и все же его не оставляло мучительное чувство, что где-то в глубинах памяти хранятся ответы на эти вопросы. Чувство это не давало ему ни минуты покоя. Так бывает, когда вдруг нужно вспомнить нечто жизненно важное. Оно все крутится в голове, но извлечь его оттуда так и не удается…
«Хозяин повелел нам…» – сказали ему призраки. Какой Хозяин?
«Во всяком случае, не мой, – твердил себе Рейстлин. – Не имеет значения. Что бы он для меня сделал, у меня хозяев нет!»
Стурм размышлял о Молоте Караса и его длинной и славной истории. Изначально он именовался Молотом Чести, сотни лет назад его выковали гномы в память о Молоте Реоркса и передали людям Эргота в знак мира. Говорят, этим Молотом владел эльфийский король Кит-Канан. Молот всегда использовали в мирных и благородных целях и никогда для пролития крови.
Хума Победитель Драконов вручил Молот знаменитому гному-кузнецу, велев ему выковать первые драконьи копья. Этим оружием, носящим благословение богов, Хума сумел низвергнуть Темную Владычицу и ее драконов обратно в Бездну. После чего Молот исчез и появился лишь в руках достойного героя по имени Карас, который с его помощью пытался выковать мир, но потерпел неудачу. И теперь Молот потерян вновь.
«Если бы только мне посчастливилось вновь вернуть его рыцарям! – говорил себе Стурм. – Я бы встал перед Повелителем Розы и сказал: „Возьми его, мой господин, чтобы выковать благословенные драконьи копья!" Молот помог бы рыцарям победить тьму, а мне искупить свою вину, исправить все то зло, которое я совершил».
А вот мысли Тассельхофа изложить не так-то просто, они больше похоже на пчелу, то и дело перелетающую с цветка на цветок. Что-то вроде этого:
«Карамону не стоит прижиматься ко мне так сильно, а то я упаду. Ой! Только взгляни на это! (Взволнованно.) Нужно рассмотреть поближе. Нет, думаю, не удастся. (Тоскливо.) Куда же оно подевалось? А вон там-то! Еще гномы! Привет, гномы! Меня зовут Тассельхоф Непоседа. Это что, репа? (Испуганно.) Арман, они что, репой в тебя швыряются? Какой у репы необычный цвет! (Удивленно.) Никогда раньше не видел черной. Не возражаешь, если я посмотрю? Чего это она такая твердая? Ой! Больно! Ну и попало же! Эй, парнишка! Ты только посмотри сюда! (Взволнованно.)»
Мысли Таниса оставались с Речным Ветром и беглецами, он все думал о том, выжили ли они после нападения драконов, направляются ли в Торбардин. Если да, значит, они полагаются на него, верят его способности найти для них надежное убежище в королевстве гномов.
Танис мысленно перенесся в тот прошлогодний осенний день, когда они с Флинтом стояли на склоне холма неподалеку от Соласа, и уже не в первый раз подивился тому, каким ветром занесло его оттуда в эти места. И вот теперь он едет в сделанной гномами повозке, скрипящей ржавыми колесами глубоко под поверхностью земли, по которой идут восемьсот мужчин, женщин и детей. Как он оказался втянутым в войну, в которой вовсе не собирался сражаться? Как способствовал возвращению богов, в которых не верил?
«А всего-навсего собирался посидеть и выпить в кабачке со старыми друзьями», – подумал он с улыбкой и вздохнул.
Флинт сидел, прижимая к себе шлем Граллена, и в скрипе колес ему слышались слова: «Времени не много. Времени не много…»
8
Старая дорога гномов.
Следы на снегу.
Беглецы пробирались сквозь снегопад, который Речной Ветер счел благословением богов. Небо затянули низкие темно-серые тучи, пушистые хлопья кружились в воздухе. Было прохладно, однако ветер стих. Мир погрузился в тишину, снег приглушал все звуки.
Он опасался, не обернется ли благословенный снегопад сущим проклятием, ведь дорога может сделаться скользкой и весьма опасной. Хедерик не преминул сообщить всем и каждому, будто боги отвернулись от Речного Ветра, и рисовал зловещие картины того, как люди будут падать и разбиваться на льду, поскольку-де старая дорога наверняка в скверном состоянии и разбита хуже некуда.
Однако, похоже, Хедерик никогда не имел дела с гномами. Уж если дорогу строили гномы – то на века. Хоть и неширокая, она осталась целой и невредимой, ведь опытные мастера предвидели, что путникам придется идти по ней и в плохую, и в хорошую погоду, и зимой и летом, и в дождь и в снег, в туман, ветер и гололед. Они вырезали ступени там, где спуск оказывался особенно крутым, и сделали высокий бордюр, предохраняющий от падения.