Петр Иванович - читать онлайн книгу. Автор: Альберт Бехтольд cтр.№ 37

– Так и есть, но он образует колено, как и все русские реки, как бы говоря: вот теперь развернемся на запад! Вот он!

Поезд едет очень медленно, потом начинает ворчать и скрипеть. Когда Ребман высунулся в окно, в свете вечернего солнца он увидел водную поверхность Дона. Здесь он шире самого Цюрихского озера, намного шире! Дон протекает по левую руку, а по правую – видно Азовское море. Оно такое мелкое, что большие корабли не могут по нему ходить.

Гинзбург по этому поводу шутит:

– Собственно говоря, это не что иное, как огромное болото. В нем и при желании покончить собой не утопишься – разве что от скуки помрешь, в поисках глубины.

– Вы уже бывали в Пятигорске? – спросил его Ребман.

Гинзбург отрицательно качает головой:

– Для таких прекрасных мест мне не хватит средств. Мне больше подходят места попроще, вроде Баку. Там я чувствую себя как дома. Вы знаете Баку?

Ребман даже развеселился:

– Как я могу знать Баку, ведь я только в начале этого месяца приехал в Россию, за это время невозможно все увидеть.

– И откуда же вы приехали, позвольте спросить?

Ребман стесняется и медлит с ответом. Наконец собирается с духом и скромно признает:

– Я… Из Швейцарии.

Гинзбург делает удивленное лицо.

– Почему же вы не решаетесь сказать? Швейцария ведь одна из самых известных стран мира!

– Я тоже так думал, но потом убедился на собственном опыте, что, по мнению некоторых людей, швейцарцы непонятно откуда взялись, потому что и страны-то такой не существует.

И он рассказал о своем разговоре с монахом Киево-Печерской Лавры, который утверждал, что за границами России ничего нет. Следовательно, и Швейцарии неоткуда взяться.

Гинзбург смеется:

– О, конечно же, она существует, пускай для большинства только как недосягаемая мечта. Я бы, к примеру, многое бы отдал, чтобы жить в такой стране или чтобы хоть раз увидеть ее своими глазами.

– А чем же вам не по душе Баку? Говорят, там «черное золото» так и прыщет из земли.

– Да, только добывать его дозволено лишь немногим. Если бы было иначе, то можно было бы потерпеть связанные с этим неудобства. Но большинству от этого «золота» достается только грязь и вонь, а я – из этого большинства.

Между тем они прибыли в Ростов и вышли в буфет поужинать. Ребман заказал то же, что и вчера вечером, следуя своему принципу держаться того, что уже знакомо. На сей раз однако, расплачиваясь, дал денег без сдачи.

Гинзбург купил несколько газет и взял их с собой в вагон. Он спросил у Ребмана, не желает ли и тот газету.

– Нет. Благодарю, я ведь все равно не могу их читать.

– Есть и немецкие.

– И какая мне от них польза? Я бы лучше русскую почитал.

– Ну, так я и говорю, русскую, но по-немецки.

– А есть такая?

– Конечно. Вот! – он указал на одну, – «Рига-Цайтунг» называется. Она русская, а пишут по-немецки. Но Ребман только отмахнулся:

– Газеты? Меня мутит от одного только слова! Нет уж, на какое-то время с меня довольно!

На следующее утро в одиннадцать часов поезд въезжал в Пятигорск. На повороте состав изогнулся дугой и стал виден локомотив. Из его трубы вместе с черным дымом вырывались языки пламени. Котел, как и говорил Штеттлер, работал на топливном масле. Господин прецептор Ребман решил дать местным кавказцам урок правильной русской речи. Гордо, как испанец, подходит он к окну и громко кричит:

– Портной!

Но никто к нему не подходит и не берет у него багаж. Тогда он кричит снова, на этот раз уже во весь голос:

– Портной! А портной!

И тут к нему кто-то подбегает, оказалось, что это Маньин:

– Что это вы здесь раскричались? За багажом приходит но-силь-щик, а не портной. Эй, носильщик!

Он одет в белый костюм, сшитый из того же материала, что и киевский туалет Мадам. Лицо загорелое, как у цыгана. Сообщает, что здесь в тени уже тридцать восемь градусов.

– Ого! – удивился Ребман.

– Это еще что, погодите, еще будет и сорок восемь!

Ребман вручил ему двенадцатистраничное письмо, которое он всю дорогу хранил, словно чековую книжку. Красавчик Эмиль, не говоря ни слова, засунул его в левый карман пиджака.

– Хорошо, что вы приехали, – говорит он, – у нас уже полон дом гостей, и я больше не могу возиться с Пьером. Так рано сезон еще никогда не начинался.

Они взяли извозчика и теперь в древней колымаге тащились вверх по пыльной ухабистой улице. Ребман спросил, правда ли, что Пятигорск – курорт, устроенный для сифилитиков.

Тут уж и Маньин рассмеялся:

– Не бойтесь, в Пятигорске риск заражения так же ничтожен, как в Арозе или в Давосе. Мы таких гостей не принимаем, за этим следим особо, даже требуем предъявления справки от врача!

– И люди позволяют с ними так обходиться? Неужели к вам приезжают на таких условиях?

Маньин улыбается в ответ:

– В том-то и дело, что наши гости только из высшего общества, сливки, так сказать. Мы принимаем только достойных людей. К примеру, в соседней с вами комнате проживают их превосходительство.

– Мужского или женского полу?

– Их превосходительство – всегда мужчина! У него белая, как снег, борода, он носит генеральский мундир. Он именно таков, каким швейцарцы представляют себе вельможу. Так что никакой возможности для галантного приключения, если вы на таковое надеялись.

«Дом Урусова» стоит на вершине горы, первым в длинном ряду желтых кирпичных зданий, неоштукатуренных и ужасно скучных на вид. Кажется, здесь, в Пятигорске, ничто не радует глаз, разве что новехонький собор, сверкающий всеми пятью вызолоченными куполами, которые все же ни в какое сравнение с киевскими не идут. Все остальное очень провинциально, по-русски провинциально, без малейших черт индивидуальности, которыми изобилует любой швейцарский городок. Дома одно- или двухэтажные, выкрашенные красным или голубым, под зелеными жестяными крышами. Они выглядят, как булочки из пекарни: если их перемешать, то никто уже не узнает, которая из них чья.

И ни садов, ни клумб не видать, не говоря уже о цветах на окнах, об этом русские, кажется, и не слыхивали. Здесь все по-городскому практично. Город – место для зарабатывания денег, а это, как красиво говорят в Швейцарии, непочтенное занятие…

Когда они остановились, к ним подошел пожилой черкес, чтобы раскланяться. Он не был одет по полной форме: на нем был не мундир, а что-то вроде платья из черного сатина. Не было ни газырницы с декоративными патронами из серебра или слоновой кости, ни кинжала на поясе, как обычно у всех черкесов. Но шаровары и казацкие сапоги на нем были. Казацкие сапоги мягкие, из козлиной кожи, подошвы совсем не видно; так что ходят в них как в перчатках, мягко и невероятно гордо. Ребман еще на Крещатике и в театре в Киеве заглядывался не черкесов.