Петр Иванович - читать онлайн книгу. Автор: Альберт Бехтольд cтр.№ 124

У Ребмана даже в глазах помутилось: разве такое возможно по нынешним временам, при такой нужде и дороговизне? Огромный стол ломился под тяжестью множества яств. Все самое вкусное, чего, казалось, давно уже было нигде не достать, о существовании чего все давно уже успели позабыть, было здесь в изобилии. Икра! Рыба всех сортов и всех видов копчения! Нарезка на любой вкус! Кренделя! Целый магазин можно было бы заполнить этим товаром. Эти люди далеко не так бедны, как пытался изобразить Карл Карлович.

Повсюду гости едят стоя: каждый берет себе тарелку и вилку с отдельно стоящего посудного столика и начинает охоту за деликатесами.

А в буфете еще и огромный выбор водок и шнапсов всех сортов, сладких – для дам и «настоящих» – для господ. И Ребман снова дивится тому, как батюшка воздает должное горячительным напиткам.

Тот это, кажется, заметил, так как подошел, взял шафера под руку и вышел с ним на веранду:

– Мне сказали, что вы швейцарец. Расскажите о своей прекрасной родине.

Ребман несколько ошарашен:

– Что же я могу рассказать? То, что я ее уже почти забыл, и смогу увидеть разве что в ярких, как в детстве, снах?

Батюшка улыбается:

– Вот вам и оказия освежить свои воспоминания! Простите великодушно за бестолковый вопрос – я не особенно силен в географии – но, кажется, швейцарцы хорошо говорят по-немецки, это их родной язык?

Теперь уже заулыбался Ребман:

– Боже упаси, – говорит он, – у нас есть свой язык, который немцу вовсе непонятен!

Его просят сказать несколько слов.

Ребман качает головой:

– Это не для русского уха, довольно грубый хрипливый язык захолустья.

Но он все же прочел первое четверостишье из «Вечерней песни» Самуэля Плетчера, это звучало так:

– Это не очень подходит к атмосфере нашего праздника, так что прошу меня извинить.

Но Батюшка восторженно откликнулся в ответ:

– И вы называете это хрипливым языком? Да это же музыка!

Гуляние продолжалось до трех часов утра. Затем «старики» отправились почивать, а для молодежи освободили пространство: столы и стулья сдвинули к стене, и, когда все общество расположилось на них, раздался голос:

– Через пять минут выключаем свет!

Ребман быстренько повесил свой красивый жакет, который он перед этим отдал в глажку с паром, у выхода рядом с пальто, нашел укромный уголок и еще до того, как выключили свет, задремал.

Но ненадолго: все вокруг разговаривают и вертятся по сторонам, так что не найти покоя.

Тут он поднялся, переступая и спотыкаясь о множество мужских и женских ног, пробрался к выходу и выскользнул из дома на улицу.

Здесь он увидел одинокую фигуру: Женя! Она тоже не смогла оставаться в этой суматохе.

– Прогуляемся? – предложила девушка.

– С удовольствием.

Они вошли в переулок.

– Вы не боитесь? – спросил Ребман. – Здесь слышны каждый шаг и каждое слово!

– Нет, но там внутри я уже почти начала бояться. Пришли люди не нашего круга, из Лялиных соседей. Мы пригласили их только для того, чтобы они тоже могли досыта поесть. Конечно, их поведение объяснимо и даже простительно. Но я бы не хотела, чтобы моя свадьба была такой.

Она опирается на руку Ребмана, и так они идут какое-то время.

Ребман говорит:

– Но замуж выйти вы бы хотели?

– А как же, кто же этого не хочет? Ведь нет ничего прекраснее в жизни, чем любящая семья. Для меня, по крайней мере. Разве вам бы этого не хотелось?

Ребман молчит.

И вдруг он с ужасом услышал собственный голос:

– Хотелось бы, но только если бы рядом были вы!

Женя не говорит ни слова. Только сжимает ладонь своего спутника.

Вот и все. Ни радостных объятий, ни пьянящего чувства, когда почва уходит из-под ног, – что и говорить, Ребман совсем иначе представлял себе подобное объяснение.

И тут его точно гром поразил, словно вспышка молнии озарила все беспощадным светом. В один миг он совершенно протрезвел и пришел в себя.

И видит он не небо, нет, а бездну, которая разверзлась перед ним: «Теперь я связан навеки, и вынужден буду до конца моих дней оставаться здесь, в этой стране, которая со всем прекрасным, что в ней есть, все же не станет моей настоящей родиной. Никогда он не понимал себя так ясно, как стало теперь, после того, как решение было принято и пути назад уже не было. О Жене он не думает вовсе, все его мысли только о родине, о настоящей почве под ногами, где бы он мог по-настоящему прорасти и которую он теперь безвозвратно утратил. И это открытие, словно гора, обрушилось на него и почти раздавило.

– Ты такой тихий! – услышал он вдруг Женю.

Ребман глубоко вздохнул и совсем ослабевшим голосом пробормотал:

– Эта свадебная неразбериха меня совершенно сконфузила.

Перед тем как вернуться, они условились никому ничего не говорить, а то суеты хватит еще на неделю.

– Лучше подождать, – говорит Женя, – пока у всех не прояснится в головах.

«Да, лучше подождать», – думает Ребман. «Утро вечера мудренее, может, все еще изменится. А теперь я ужасно устал. Вот почему приходят мрачные мысли. Ведь со мной так всегда бывает».

Но ни завтра, ни послезавтра ничего к лучшему не изменилось. При всей его симпатии и прекрасном отношении к Жене, одна мысль о том, что он должен на ней жениться, вызывает в нем ледяную дрожь, которая мертвенным холодом спускается по позвоночнику, парализуя все его тело.

Когда он думает о Шейле, – Ольга не в счет, – то вспоминает то внутреннее ликование, которое охватывало все его существо, как только он замечал ее приближение. Если бы она тогда в Купеческом саду в Киеве прямо сказала ему, что именно рядом с ним она хотела бы провести все дни своей жизни, – он от счастья подпрыгнул бы до небес. Даже теперь при этой мысли его захлестывает безотчетная радость.

Это положение вещей угнетает его больше, чем любые ранее пережитые им злоключения. При всех заботах, трудностях и нуждах, что мучили его прежде, всегда находился выход, а теперь его не стало: «У меня нет дороги назад, с Женей я не могу так поступить. Но и женитьба для меня тоже невозможна». Он совершенно раздавлен: того счастья, которое переполняет сердце жениха, нет и в помине.

Он должен поговорить с Михаилом Ильичем, нужно его застать! Весь день он просидел на телефоне, набирая один номер за другим.

– Что-нибудь важное? – спросил его друг. – А то у меня как раз дел по горло…