– Лови лошадей, – велел Томас Кину, а сам выбежал из рощи, перебрался через канаву и перерезал ножом бечевку, стягивающую вязанку с каштановыми жердями.
– Свяжем ублюдков, – бросил он Кину. – Если хочешь переодеться, не стесняйся.
Он вытащил последнего наездника из седла и оглушил еще раз, отвесив оплеуху, от которой у француза кровь потекла из уха.
– Это бархат? – поинтересовался Кин, пощупав камзол парня. – Всегда мечтал покрасоваться в бархате.
Томас стянул со всех троих сапоги и нашел пару, подходившую ему по размеру. В седельной сумке на одном из коней нашлись фляга вина, краюха хлеба и кусок сыра. Англичанин поделился добычей с Кином.
– Верхом ездить умеешь?
– Господи, я ведь из Ирландии! Да я на коне родился!
– Свяжи их. Но сначала раздень догола.
Томас помог Кину стянуть бечевкой всех троих, снял с себя мокрую одежду и подобрал подходящие по размеру штаны, рубаху и роскошный кожаный камзол, который был тесноват для мускулатуры лучника, зато сух. Наконец опоясался мечом.
– Значит, вы убили нищего? – спросил он одного из троицы. Тот ничего не ответил, и Томас с силой ударил его по лицу. – Радуйся, что я не отрезал тебе яйца. Но если пропустишь мимо ушей и следующий мой вопрос, одного лишишься. Вы убили нищего?
– Он подыхал, – угрюмо выдавил молодой человек.
– Так это был акт христианского милосердия! – воскликнул Томас.
Он нагнулся и просунул нож между ног юноши. Мрачную физиономию последнего исказил ужас.
– Как тебя зовут? – осведомился англичанин.
– Мое имя Питу, мой отец – консул, он заплатит за меня! – заверещал юнец.
– Питу – большой человек в городе, – пояснил Кин. – Виноторговец, который живет как лорд. Ест на золоте, поговаривают.
– Я его единственный сын, – взмолился Питу. – Он заплатит за меня!
– О, еще бы, – буркнул Томас и перерезал бечевку на запястьях и лодыжках Питу. – Одевайся, – велел он, подпихнув к перепуганному юноше собственную сырую одежду.
Когда мальчишка натянул на себя вещи – а это действительно был еще мальчишка лет семнадцати, – Томас вновь стянул ему запястья.
– Поедешь с нами, – отрезал он. – И если хочешь снова увидеть Монпелье, молись, чтобы мой слуга и двое латников оказались живы.
– Они живы! – с жаром заверил Питу.
Томас глянул на остальных двоих:
– Передайте отцу Питу, что его сына вернут, когда мои люди будут в Кастийон-д’Арбизоне. И если при них не окажется их оружия, кольчуг, лошадей и одежды, то его отпрыска пришлют домой без глаз.
Слушая эту речь, Питу вытаращился на Томаса, потом вдруг согнулся и его вырвало. Томас улыбнулся:
– Еще консул должен прислать правую перчатку взрослого мужчины, наполненную генуанами. Еще раз повторяю: наполненную. Все ясно?
Один из молодых людей кивнул. Томас удлинил стремена у самого высокого из коней, серого жеребца, и вскочил в седло. Он обрел меч, копье, лошадь и надежду.
– Собаки пойдут с нами, – объявил Кин, вскарабкавшись на гнедого мерина, и взял поводья третьей лошади, на которую усадили Питу.
– А пойдут?
– Они меня любят, не сомневайся. Куда мы теперь?
– Меня тут неподалеку ждут мои люди. Наш путь лежит на север.
Туда они и направили коней.
* * *
Роланд де Веррек чувствовал себя несчастным. Ему полагалось торжествовать, поскольку до успешного завершения миссии было рукой подать. Он пленил жену и сына Томаса из Хуктона. Но хотя рыцарь не сомневался, что их можно будет обменять на неверную графиню Бертиллу де Лабруйяд, он все же колебался, прежде чем схватить их. Использовать женщину и ребенка рыцарю не пристало – это шло наперекор самой сути романтических идеалов. Однако сопровождавшие его латники – все шестеро были присланы графом де Лабруйядом – убедили де Веррека.
– Мы не причиним им вреда, – уговаривал Роланда Жак Сольер, вожак этой шестерки. – Просто воспользуемся ими.
Захватить пленников не составило труда. Консулы Монпелье дали ему еще ратников, и Женевьеву с сыном задержали, когда те попытались покинуть город под защитой всего лишь двух воинов и слуги. Последние трое содержались теперь в цитадели Монпелье, но Роланду не было до них дела. Его долгом было добраться до Лабруйяда и обменять свою добычу на ветреную жену графа, и тогда его подвиг будет завершен.
Вот только подвиг этот получился не рыцарским. Роланд настоял, чтобы с Женевьевой и ее сыном обращались учтиво, но она отвечала на эту милость с вызывающим презрением, и ее слова задевали Роланда. Будь он более проницательным, то заметил бы скрывающийся под этим презрением ужас, но чувствовал только упреки и пытался смягчить их, рассказывая юному Хью разные истории. Он поведал мальчику легенду о золотом руне, а затем о том, как великий герой Ипомедон
[22] изменил свою внешность, чтобы победить в турнире, и о том, как Ланселот тоже выдал себя за другого. Хью слушал как завороженный, тогда как его мать выказывала к этим байкам явное пренебрежение.
– Так ради чего они сражались? – спросила она.
– Ради победы, госпожа, – ответил Роланд.
– Нет, они сражались ради своих возлюбленных, – возразила Женевьева. – Ипомедон дрался за королеву Фьеру, а Ланселот – за Гиневру, которая, подобно графине де Лабруйяд, была женой другого.
Тут Роланд покраснел.
– Я бы не назвал их возлюбленными, – упрямо заявил он.
– А как еще? – с язвительной иронией промолвила женщина. – А Гиневра была пленницей, как и я.
– Мадам!
– Если я не пленница, тогда отпустите меня, – потребовала она.
– Вы заложница, мадам, и находитесь под моей защитой.
Женевьева рассмеялась:
– Под вашей защитой?
– Пока вас не обменяют, мадам, – выдавил рыцарь. – Клянусь, что вам не причинят вреда, если в моих силах будет воспрепятствовать этому.
– Э, прекратите эту пустую болтовню и расскажите моему сыну еще одну историю о прелюбодеях, – процедила она.
Тогда Роланд принялся за легенду, которую полагал более безопасной, славную повесть о своем тезке Роланде Ронсевальском.
– Он выступил в поход против испанских мавров, – сказал он Хью. – Ты знаешь, кто такие мавры?
– Язычники, – ответил мальчик.
– Правильно! Это варвары и язычники, последователи ложного бога. Когда французская армия перебралась через Пиренеи, язычники предательски напали на нее из засады. Роланд командовал арьергардом, и противник превосходил его числом в двадцать раз, а некоторые утверждают, что в пятьдесят! Но у рыцаря был великий меч, Дюрандаль, который принадлежал некогда Гектору Троянскому, и этот великий клинок разил врагов. Те гибли дюжинами, но даже Дюрандаль не мог одолеть бесчисленную орду язычников, и великое множество мавров грозило растоптать христиан. Но еще у Роланда был волшебный рог Олифант. Он затрубил в него, и затрубил так громко, что упал замертво от усилия, но король Карл Великий и его могучие рыцари пришли на зов Олифанта и перебили дерзких мавров!