Огнем от спирта лики пышут,
И весь день что-то пишут, пишут
За три, пять, шесть и семь рублей…
К чему же эти все бумаги?
Не лучше ль их свалить в овраги?
Очерки и рассказы П.Н. Горского печатались в таких журналах, как «Современник», «Семейный круг», «Библиотека для чтения», а также издававшиеся братьями Достоевскими «Время» (1861–1863) и «Эпоха» (1864–1865).
В 1864 г. изданы его «Сатирические очерки и рассказы» в двух томах. При этом Горский уделял особое внимание теме маленького человека, его героями становились отставные солдаты, спившиеся чиновники.
По долгу редакторской службы Ф.М. Достоевский много читал Горского, кроме того, он приглядывался к этому нескладному человеку, который сделался со временем прототипом Мармеладова в «Преступлении и наказании» и Лебядкина в «Бесах». Впервые это предположение выдвинул А.С. Долинин.
Удивительно, что придуманный поэт Лебядкин, творчество которого сам Достоевский считал графоманским, в результате оказал заметное влияние на русскую поэзию.
По воспоминаниям Павла Антокольского и Вениамина Каверина, однажды начинающий поэт Николай Заболоцкий прочитал на одном из литературных сборищ стихи, в которых были строки: «Прямые лысые мужья Сидят, как выстрел из ружья», на что актриса Зоя Бажанова не без иронии заметила, что в них чувствуется прямое родство с капитаном Лебядкиным. Имелось в виду, что прочитанное не имеет ничего общего с литературой так же, как и творчество Лебядкина. На что Заболоцкий вдруг с готовностью признался, что «ценит Лебядкина выше многих современных поэтов».
В 1930-х гг. появляется лубочная пародия на Лебядкина Александра Архангельского:
Выходит капитан Лебядкин —
весьма классический поэт, —
читает девкам по тетрадке
стихов прелестнейший куплет.
У Игната Лебядкина есть стихотворение:
Жил на свете таракан,
Таракан от детства,
И потом попал в стакан
Полный мухоедства…
Место занял таракан,
Мухи возроптали.
Его продолжил Николай Олейников, правда, у последнего таракан сделался «жертвой медико-биологического исследования». Он же, используя манеру стихоизложения Лебядкина, написал:
Лев рычит во мраке ночи,
Кошка стонет на трубе,
Жук-буржуй и жук-рабочий
Гибнут в классовой борьбе.
Далее к животворному источнику поэзии Лебядкина прильнул Александр Тиняков:
Вы околели, собаки несчастные, —
Я же дышу и хожу.
Крышки над вами забиты тяжелые —
Я же на небо гляжу!
Персонаж «Бесов» Лебядкин выбрал себе жизненный лозунг: «Плюй на все и торжествуй», вслед за ним Тиняков «открыто объявил себя глашатаем всего самого низменного и темного, что только есть в природе человека» (Бенедикт Сарнов).
Позже творчеством Лебядкина увлекся Зощенко:
Девизом сердца своего,
Любовь прогрессом называл.
И только образ твоего
Изящного лица внимал.
Ничего удивительного, что в произведениях Зощенко такой стихотворный стиль быстро прижился, ведь Зощенко писал о мире мещан, то есть о мире пошляков и пошлости. Тем не менее строки Игната Лебядкина кажутся лично мне намного сильнее: «Краса красот сломала член И интересней вдвое стала» (не подумайте чего дурного, это девушка сломала ногу, а поэт ее таким образом утешает).
Или еще такое:
Любви пылающей граната
Лопнула в груди Игната.
И вновь заплакал горькой мукой
По Севастополю безрукий.
При этом Лебядкина вовсе не однорукий, слово понадобилось ему для рифмы.
Дмитрий Шостакович написал опус «Четыре стихотворения капитана Лебядкина» (1975). Цикл состоит из песен на стихотворения «Таракан», «Краса красот сломала член», «Плюй на все и торжествуй», «Светлая личность». Его исполнил Евгений Нестеренко. Премьера состоялась 10 мая 1975 г. Это был последний концерт в жизни Шостаковича; через три месяца он скончался.
«БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ»
О том, что образ Ивана связан с самим Достоевским, говорит тот факт, что Иван (это заметил Владимир Лакшин) в одном месте говорит о себе как о бывшем острожнике: «Достоевский настолько привыкает смотреть на Ивана изнутри, что однажды проговаривается чисто „биографический В главе „Бунт“, увлеченный горячим, откровенным разговором с Алешей, Иван между прочим замечает: „Я знал одного разбойника в остроге. Обычно слова эти скользят мимо сознания, мы захвачены смыслом рассказа. Но, позвольте, когда это Иван успел побывать в остроге? Автор будто забыл, что еще прежде изложил всю предысторию Ивана и там ни словом не обмолвился об этом.
Да не был, разумеется, Иван в остроге, а это невзначай обронил увлеченный ходом своей мысли автор „Записок из Мертвого дома“, бывший каторжник Достоевский. Но такая „описка“, такое невольное объединение себя с героем в процессе творчества весьма много говорящая черта». Иными словами, Достоевский все время или только в этот момент олицетворяет себя с Иваном, то есть он прототип Ивана Карамазова».
В романе «Братья Карамазовы» есть весьма примечательный диалог братьев, ученого Ивана и послушника Алеши, о религии, который в дальнейшей литературной истории в некотором роде повторяет рассказ «Один день из жизни Ивана Денисовича», причем собеседники снова — главный герой Иван и баптист Алеша. Только теперь разговор происходит в лагере для заключенных. Логично, Иван ведь собирался пройти через страдания, вот и пострадал, пусть и в новой инкарнации.
И еще интересный момент, Иван у Достоевского разговаривает с чертом, в чем отчасти видится грядущее явление в Москву Воланда, описанное Булгаковым в «Мастере и Маргарите». Уместно вспомнить и появившегося до всех этих событий «Фауста», с которым у Ивана так же есть сходство: они оба — люди науки, о чем Фауст свидетельствует так:
Я богословьем овладел,
Над философией корпел,
Юриспруденцию долбил
И медицину изучил.
Иван «очень скоро, чуть не в младенчестве, стал обнаруживать какие-то необыкновенные и блестящие способности к учению». Тем не менее, как и Фаусту, наука не приносит Ивану истинного удовлетворения, он только впадает в «тоску нестерпимую». «Тоска до тошноты, а определить не в силах, чего хочу. Не думать разве…». «Не в тоске была странность, а в том, что Иван Федорович не мог определить, в чем эта тоска состояла».
В работе «Достоевский и его христианское миропонимание» Н.О. Лосский видит причину этого чувства в том, что герой не может признать Бога: «Уныние наступает тогда, когда человек, стоящий на ложном пути и испытавший ряд разочарований, утрачивает любовь и к личным, и к неличным ценностям, отсюда следует утрата эмоционального переживания ценностей, утрата всех целей жизни и крайнее опустошение души. Это — смертный грех удаления от Бога, от всех живых существ, от всякого добра. Грех этот сам в себе заключает также и свое наказание — безысходную тоску богооставленности».