Рок семьи Романовых. "Мы не хотим и не можем бежать..." - читать онлайн книгу. Автор: Хелен Раппапорт cтр.№ 67

Единственной особой королевской крови, которая в это опасное время приехала в Екатеринбург, была сербская принцесса Елена. Она прибыла в город в июне, намереваясь отправиться в Петроград после того, как ее заставили покинуть Алапаевск, где под стражей вместе с Эллой (Елизаветой Федоровной), своими братьями и еще двумя князьями находился ее муж, великий князь Иоанн Константинович. Елена отправилась прямиком в исполком Уральского Областного Совета и потребовала, чтобы ей разрешили навестить ее родственника Николая. Она также обратилась к Томасу Престону, но тот давно уже пришел к выводу, что прямые призывы к Уралсовету только вызывают у членов его исполкома еще бóльшую враждебность и могут только ухудшить ситуацию¹⁹. Тем не менее в начале июля Елена подошла к Ипатьевскому дому, где ее встретили «пулеметы, грузовики и вооруженные люди, все поголовно красногвардейцы», размещенные снаружи. «У меня сжалось сердце», – вспоминала она, и все же ей хватило мужества попросить встречи с комендантом и потребовать, чтобы он разрешил ей повидать царскую семью. «Москва не разрешает пускать к ним посетителей», – отрезал Авдеев. Однако он обещал, что передаст им послание от нее. Позднее, вечером того же дня в гостиницу, где остановилась Елена, пришел один из комиссаров и сказал ей: «Бывший император и бывшая императрица благодарят вас за ваш визит и за проявленное вами участие. Они ни в чем не нуждаются»²⁰. На следующее утро, 9 июля, Елена была арестована и пару недель спустя отправлена поездом в Пермь, где ее заключили в тюрьму ^[46].

У большевиков, охраняющих Романовых, острое подозрение теперь вызывал каждый, кто проявлял участие к их пленникам. Ими овладел параноидальный страх, что в городе повсюду плетутся заговоры с целью освободить царскую семью. Когда в начале мая на поезде вместе с Николаем, Александрой и Марией в Екатеринбург прибыл и князь Долгоруков, он был тут же арестован и обыскан, и при нем были найдены оружие и карты Сибири с намеченным маршрутом бегства по рекам – возможно, тем самым, который описал Евреинов и надежду на который питали монархисты в Тобольске²¹. Примерно в это же время комендант Авдеев конфисковал набросок плана комнат на верхнем этаже, который Николай попытался передать на волю. Он спрятал эту схему на внутренней стороне конверта того письма, которое Марии разрешили послать своим сестрам и брату, оставшимся в Тобольске²².

Отвечавший за ведение хозяйства в Тобольске Долгоруков имел при себе также крупную сумму денег – 80 000 рублей, которая, разумеется, была конфискована²³. Несомненно, это были средства, тайно переданные ему монархистами, поддерживавшими связь с его отчимом графом Бенкендорфом, остававшимся в Петрограде²⁴. Хотя Долгоруков был нездоров, его тотчас же бросили в екатеринбургскую тюрьму, откуда он отправил Бенкендорфу слезное письмо:

Вскоре в тюрьме к Долгорукову присоединился и бывший флигель-адъютант Николая граф Илья Татищев. В конце мая он прибыл к дому Ипатьева вместе с остальными царскими детьми, но внутрь его не пустили и арестовали, вероятно, заподозрив и его в попытке установить связи с монархистами. Из тюрьмы Долгоруков умудрился передать несколько карандашных записок Томасу Престону, «умоляя [его] вступиться за царскую семью», однако Престон не ответил на них, боясь скомпрометировать Долгорукова еще больше²⁶. Ни о Долгорукове, ни о Татищеве больше ничего не было известно до 1990-х годов, когда было подтверждено, что 10 июля они оба были расстреляны ЧК²⁷.

Между тем антиромановские настроения в Екатеринбурге накалялись все сильнее. Местные газеты были полны гневных писем, авторы которых требовали казнить Николая. Об этом часто говорили на митингах рабочих; другие революционные группы, такие как эсеры, обвиняли Уральский Областной Совет в «сохранении» Романовых «на службе империализма»²⁸. Анархисты шли еще дальше и, как сообщал Авдеев, попытались протолкнуть через Совет резолюцию о том, чтобы «бывший царь был немедленно казнен и чтобы все остальные арестованные были ликвидированы в течение 24 часов»²⁹. Поговаривали, что анархисты могут напасть на дом Ипатьева, и Авдеев предупредил Романовых, что их могут увезти без предупреждения – вероятно, в Москву³⁰. Когда в московских газетах появились сообщения о том, что Николай был убит на одной из железнодорожных станций неподалеку от Екатеринбурга, 12 июня командующий Северным Уральско-Сибирским фронтом Рейнгольд Берзин был отправлен в Ипатьевский дом, чтобы проверить, как там обстоит дело с охраной.

Официальные опровержения слухов об убийствах были напечатаны в «Известиях» 25 и 28 июня, в то самое время, когда к Николаю и Александре приходили тайные послания от скрывавшихся в городе монархистов, которые желали их спасти³¹.

Во всяком случае, такими они казались на первый взгляд…

В декабре 1919 года американский журналист Айзек Дон Ливайн, приехав из Советской России, напечатал в газете Chicago Daily News сенсацию – четыре письма, которые были написаны по-французски и тайно переданы царской семье в июне – июле 1918 года. В них говорилось о планах скрывавшихся в городе монархистов освободить Романовых ^[47].

Напечатанные под заголовком «Последние попытки спасти царя и его семью», эти письма (на русском впервые они были опубликованы в апреле того же года в газете «Вечерние известия»), к которым Ливайну был предоставлен эксклюзивный доступ в советских архивах, наделали по всему миру немало шума. Однако за век, прошедший после их публикации, их подлинность много раз подвергалась сомнению. Были ли они на самом деле доказательством существования плана последней отчаянной попытки спасти Романовых или – как считают историки теперь – всего лишь жестоким обманом? Были ли «письма офицера», как их стали именовать, всего лишь циничной фальшивкой, состряпанной для того, чтобы заронить у Романовых надежду, завоевать их доверие и в конечном итоге использовать все написанное в качестве доказательства необходимости их убийства, чтобы предотвратить их побег?

Первое письмо, написанное по-французски и без даты, было, вероятно, передано в дом Ипатьева 19 или 20 июня внутри пробки, которой было заткнуто широкое горлышко бутыли со сливками, доставленной в дом для царской семьи. Разрешение приносить им молоко, сливки, яйца и другие продукты питания, которые доставляли в дом монахини из находящегося неподалеку Ново-Тихвинского женского монастыря, было уступкой, на которую, к радости царской семьи, Авдеев согласился 18 июня ^[48].