Кровавый век - читать онлайн книгу. Автор: Мирослав Попович cтр.№ 201

В немецкой армии поддерживались высокая культура штабной работы и высокий престиж штабного офицера, что находило проявление в переходах офицеров и генералов из штабной работы на командную и наоборот. С армией политическое руководство считалось как с целым – именно поэтому в армии существовали неформальные авторитеты, к которым Гитлер обращался независимо от их официальной позиции. Прусский элемент был в немецкой армии действительно очень сильным – и, между прочим, именно прусскою традицией была резкая отделенность офицеров от нижних чинов, сухость и официальность поведения относительно подчиненных. Но уже в кайзерской Германии офицерство в массе своей не было прусским. Позиции офицерской элиты сильно менялись в ходе войны. Генерал выкуривал сигаретку с танковым экипажем, и это было демонстрацией солдатского единства. Все больше преобладала идеология фронтовой солидарности (Kameradenschaft) вплоть до появления категории, которую старые офицеры презрительно называли VOMAK – Volksoffizier mit Arbeiterkopf, «народный офицер с головою рабочего». В немецкой армии был надежный и жестокий унтер-офицерский состав, в училищах господствовала «дедовщина», но офицер оставался офицером, военным аристократом; он мог пренебрежительно оскорбить и даже расстрелять, но ему не подобало хамить и рукоприкладствовать.

«Чистка» населения от «коммунистических и еврейских элементов»

Нельзя не отметить и другую сторону дела: командование армии совсем не обязательно было способно преодолеть консервативные предрассудки и уже совсем не было в состоянии на самостоятельные политические решения, особенно такие, которые требовали решительности вплоть до авантюризма. В канун больших событий, во время, когда Гитлер решал, осмелиться ли на ремилитаризацию Рейнской области, армия не поддержала его – министр, генерал Бломберг, посоветовал после провозглашения Францией мобилизации отступить и отвести войска, и Гитлер отвел бы их, если бы не настойчивость дипломатов (фон Нейрата). С того времени Гитлер постоянно сваливал вину на нерешительность вермахта и упрекал «генералов, которые вечно сомневаются». ^[528] Как говорилось, кризис в связи с Чехословакией в сентябре 1938 г. едва не привел к военному перевороту, но потрясающий дипломатический успех Гитлера окончательно примирил армию с нацистами. Стабильность режима наци и поддержку его со стороны генеральских кругов обеспечила политика уступок нацизму, упрямо осуществлявшаяся европейской политикой. «Мы были все вместе поражены тем, какое невероятное везение сопровождало до сих пор Гитлера при достижении им достаточно прозрачных и скрытых целей без применения оружия, – писал генерал фон Манштейн. – Казалось, что этот человек действует с почти безошибочным инстинктом». ^[529]

Поддержка Гитлера значительной частью населения была предопределена подобными мотивами. Для среднего немца, который еще помнил времена кайзера, довоенная Германия была лучше, чем республика. Он не чувствовал вину за Первую мировую войну – солдаты первой войны пошли на фронт по мобилизации, так же, как французы или россияне, – и не видел в своей культуре ничего низкого и агрессивного. Поражение и все, что было после нее, толкало его к ощущению национальной солидарности, и этот рядовой немец презирал поляков и россиян и не любил французов и евреев. «Средний немец» конца 1930-х не хотел воевать, но он не хотел и мириться с национальным унижением – благодаря чувству достоинства, присущему бюргеру. Такой средний немец не одобрял «крайностей» нацизма и, возможно, ему были противны наци, но он признавал, что они много получали. К нацистским политзанятиям и нацистской демагогии солдат или офицер с такой ментальностью относился с насмешкой, но воевал он так же старательно и дисциплинированно, как работал.

Именно такая Германия, оппортунистическая и как будто приличная, воевала и массово сформировала дисциплинированного воина. А не нацистская, фанатичная и агрессивная.

Эта рядовая Германия была националистической по крайней мере в одном понимании: она верна традиции и национальным институтам. Для этой Германии много значит присяга. В отношении к присяге четко сказывается разница между либерализмом и консерватизмом: согласно либерально-демократическим принципам, гражданин имеет право на протест против деспотизма вплоть до вооруженного сопротивления власти; согласно неписаной традиции консерваторов верность присяге (то есть верность государству и национальному духу) выше любой критики относительно власти. Ссылка немецких генералов на то, что они давали присягу, говорит только об их антидемократическом самосознании. Нацизм своей бесчеловечностью освобождал немцев от всякой присяги. Но люди демократической традиции и просто люди интеллигентные были приравнены в Германии Гитлера чуть ли не к статусу евреев.

Огромное деструктивное влияние на общество оказывала и нацистская «элита», которой принадлежала бесконтрольная власть. Принадлежала не везде, не в каждой области – наци не контролировали работу промышленности так же, как и оперативную деятельность армии, которая молча признавала политическую власть людей Гитлера, но сама решала свои проблемы. Наци бесконтрольно правили в системе государственной безопасности, контролировали всю духовную жизнь и государственную бюрократию, в частности региональную. Смешно говорить, как это делали сторонники Гольдхагена, о прогитлеровских немецких элитах; интеллектуальной элиты во времена гитлеризма просто не существовало. Она была задушена и разгромлена, нацизм вообще заменил элиты псевдоэлитами. Лидерами нацистов были, как правило, очень молодые люди, выскочки, без хорошего образования, грубые и примитивные выходцы из самых разнообразных слоев населения. Нацизм, как и итальянский фашизм, вырос на идеологии элитаризма и иерархии. Однако в действительности ничего элитарного в ядре нацистской партии не было.

Движение Гитлера и Муссолини ориентировалось на маленького человека, на того же человечка в кургузом пиджачке и широких штанах, украшенного бессмысленными усиками, которого так жалел и так удачно изображал Чарли Чаплин. Фашизм в широком смысле слова предложил маленькому человеку века самый простой путь к возвышению: путь присоединения к величию Нации, принадлежность к которой не требует усилий, потому что дана ему с рождения. Гитлер прекрасно чувствовал эту потребность в возвеличивании маленького человека: он постоянно вынашивал гигантские архитектурные проекты для будущего Берлина и будущей Германии, где огромные размеры сооружений так умышленно контрастировали с ничтожностью человека, но не давили на него, а создавали иллюзию причастности пигмея к чему-то гигантскому.

Партийный съезд наци в Нюрнберге – очередная театральная процедура

Нацизм принес «Новый порядок», но это был все же порядок, Ordnung. Этот порядок основывался на самой простой личностной иерархии и противостоял старому порядку, порядку консервативного авторитаризма, основанному не на личностной, а на твердой социальной, почти сословной структуре взаимозависимости. Личная власть маленьких фюреров над подчиненными – согласно «принципу фюрерства», Fürersprinzip – создавала предпосылки новой социальной мобильности. Базой «Нового порядка» стала иерархия, которая основывалась на примитивной силе, бесправии и произволе. Примитивность его проявлялась в том, что нацизм насилием намеревался разрубить все гордиевы узлы общественного развития, надстроенную властную иерархию над традиционной бюрократической и экономической структурой. Маленький человек не мог проникнуть в мир больших денег, но он мог получить колоссальную власть – а с ней или деньги – или доступ к их эквиваленту в общественном богатстве – через свою нацистскую иерархию, компенсируя ею бессилие в общественных отношениях. Человек в этой системе одинок и лишен опоры, он есть ничто без жестокой системы взаимозависимостей. «Новый порядок» возобновлял глубоко спрятанный страх-Angst и в то же время реставрировал архаичную некрофильскую жестокость.