Кровавый век - читать онлайн книгу. Автор: Мирослав Попович cтр.№ 153

Группа Авербаха всегда претендовала на пролетарскую монополию в литературе. С образованием РАПП между ЦК и «пролетарскими писателями» возникла организация-посредник, претенциозный и наглый руководитель которой упрямо рвался к власти. Леопольд Авербах – бывший комсомольский работник (и, между прочим, муж сестры Я. М. Свердлова, то есть свояк Ягоды). РАПП не отличался писательским составом: из людей старшего поколения в него вошел посредственный писатель А. Серафимович, из известных тогда молодых литераторов – Ф. Панферов, А. Безыменский, Артем Веселый, комсомольские поэты А. Жаров и М. Светлов, энергичный и способный литературный деятель Александр Фадеев (который подавал тогда большие надежды своей повестью «Разгром») и Михаил Шолохов, уже дебютировавший «Тихим Доном». Внутри РАППа сразу произошел раскол на группу Фадеева и группу Панферова – более радикальную и значительно бездарнее. Представитель последней, очень слабый и плакатный партийный драматург, бывший матрос Билль-Белоцерковский обратился с письмом-доносом к Сталину, и Сталин ответил – сначала ему лично, а затем и «писателям-коммунистам из РАППа». Сталин, в сущности, выражал солидарность не только с РАППом вообще, но и – в первую очередь – с его самыми примитивными радикалами.

После статьи в «Правде» (от 4 декабря 1929 г.) «За консолидацию коммунистических сил пролетарских писателей» левые поэты Маяковский, Багрицкий, Луговской, официально определенные как «попутчики», вступают в РАПП, поверив в возможность сотрудничества. Однако душная атмосфера была непереносимой. Маяковского после чтения «Бани» в Доме прессы 23 октября 1929 г. охватил настоящий приступ отчаяния от тупости публики, и он убежал с собрания. 21 января 1930 г. Маяковский читал поэму «Ленин» на торжественных траурных собраниях; после чтения ему стоя аплодировало политбюро во главе со Сталиным. Но те раздражающие проявления полного непонимания, которые донимали и раньше, наставления бездарных, чуждых литературе партийных руководителей РАППа теперь стали совсем нестерпимыми.

Владимир Маяковский

Культурно-политический смысл «пролетарского эпизода» эпохи Великого перелома ярко иллюстрируют события «на философском фронте». ^[372]

В 1929–1930 гг. в Институте красной профессуры и Комакадемии развернулись «философские дискуссии», инициированные партийцами – будущими красными профессорами. В силу своей малообразованности они ничего не понимали в тех лекциях, которые им читали философы-марксисты Деборин, Карев и другие. Ревностные партпработники, только что оторвававшиеся от активной борьбы с классовым врагом на далекой глухой периферии, они искали себе места в общем партийном деле и выступали на партсобраниях и страницах стенгазет с критикой «формализма» и «абстрактности» своих лекторов. Неожиданно эти выступления были поддержаны, и «Правда» в передовой статье процитировала материалы стенгазеты. Участники кампании, среди которых будущие академики-философы, абсолютно безграмотные Митин и Юдин, были срочно приглашены в Кремль на встречу со Сталиным и членами политбюро. Там Сталин выслушал их, посоветовав учиться у Деборина и других и в то же время критиковать их – только не за абстрактность и формализм, а за «меньшевиствующий идеализм», который, по словам вождя, проявлялся в отрыве философии от политики и игнорировании ленинского этапа. Новый, измышленный Сталиным термин был узаконен постановлением ЦК ВКП(б) «О журнале “Под знаменем марксизма”» от 25 января 1931 г., началась настоящая «охота за ведьмами». «Разоблачены» были ведущие философы обеих конкурирующих групп – «гегельянской» (во главе с А. М. Дебориным) и «механистической».

В целом чекистский и идеологический террор периода 1928–1933 гг. имеет ярко выраженное «пролетарское» и антиинтеллигентское направление, опирается на самые примитивные партийные силы и использует крайне радикальную левую риторику. Характеристика литературной политики этих лет как «пролетарского эпизода» отвечает всей политической риторике этого времени.

Можно сказать и иначе. Эпоха Великого перелома – это эпоха опричнины, когда самым радикальным, самым темным, безумным «выдвиженцам» была отдана на расправу вся необозримая «Страна Советов».

Но что-то во всем этом не вытанцовывалось.

Агрессивные террористические мероприятия против интеллигенции не были доведены до конца. Многие из видных представителей культурной элиты в конечном итоге вышли из «зоны» на волю. В конце этого периода готовился грандиозный процесс мнимой Трудовой крестьянской партии (ТКП, Кондратьев – Чаянов), были проведены аресты, но дело заглохло. А. В. Чаянов, центральная фигура Трудовой крестьянской партии, был освобожден от ареста и отправлен в Казахстан, где работал преподавателем в Алма-Атинском сельхозинституте; его очередь пришла только в 1937 г. Многие арестованные по делу ТКП были освобождены. Кондратьев позже умер в лагерях. ^[373]

В 1931 году Сталиным был декларирован отказ от травли интеллигенции. В речи на совещании хозяйственников 23 июня 1931 г. («Новая обстановка – новые задачи хозяйственного строительства») Сталин сказал: «Если в период разгара вредительства наше отношение к старой технической интеллигенции выражалось, главным образом, в политике разгрома, то теперь, в период поворота этой интеллигенции в сторону советской власти, наше отношение к ней должно выражаться, главным образом, в политике привлечения к ней». ^[374]

Теперь нам известно, что сами процессы над интеллигенцией были сфальсифицированы. Свидетельства тех, кто выжил (меньшевик Якубович, украинский писатель Остап Вишня и др.), говорят о широком применении «ежовских» пыток уже тогда, во времена беллетриста и полиглота Менжинского. Культурная элита России не любила большевиков и вела антикоммунистические разговоры, но вредительство старой интеллигенции Сталин сначала выдумал, а затем «преодолел» с одному ему известной целью. Среди непонятных маневров Сталина относительно отдельных неформальных лидеров российской интеллигенции, его телефонных звонков и задушевных разговоров, его грубых разносов – зачастую, не личных, а через своих чиновников – и неожиданных помилований стоит отметить письма к руководителям РАППа и особенно крутым рапповцам. Сталин поощряет и провоцирует деятелей «пролетарского эпизода», но никогда не отождествляет себя с ними. Он занимает позицию будто над битвой, и это предвещало какие-то новые повороты.