Кавказская война. В 5 томах. Том 3. Персидская война 1826-1828 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Василий Потто cтр.№ 9

Весь миракский отряд, едва насчитывавший в своих рядах шестьсот пятьдесят человек при двух орудиях, стал в ружье. К счастью, артиллерийские лошади были в лагере. Дело в том, что накануне, вместе с Северсамидзе, прибыл в Мирак командир кавказской гренадерской артиллерийской бригады подполковник Долгово-Сабуров, чтобы произвести здесь инспекторский смотр. Это-то обстоятельство и заставило артиллеристов с вечера взять с пастьбы в лагерь всех своих лошадей – счастливая случайность, которой миракский отряд обязан был спасением своих орудий.

В цепи, между тем, началась перестрелка, а за густой завесой персидской конницы уже двигались батальоны сарбазов. Северсамидзе видел, что его хотят втянуть в перестрелку, а тем временем обойти и отрезать от Гумров. Ему ничего не оставалось делать, как снять лагерь и начать отступление. Тогда вся неприятельская конница, видя, что добыча уходит из рук ее, понеслась в обход и успела преградить отряду путь в тесном каменистом ущелье. Приходилось драться. Рота, шедшая в авангарде под личной командой князя, ударила в штыки, сбила персиян и открыла дорогу; но остальной отряд, свернувшись в каре, уже стоял в огне, настигнутый персидской пехотой. Быстро прискакал сюда Северсамидзе, осадил ударом в штыки неприятеля и, пройдя опасное ущелье почти без потери (в отряде были ранены только подполковник Долгово-Сабуров и один рядовой), повернул на гумринскую дорогу. Три тысячи персиян следовали за ним по пятам.

В тот же самый день, когда Северсамидзе должен был оставить Мирак, сильные персидские партии шли по направлению к Большому Караклису и к Балык-чаю. Малочисленные и разбросанные русские посты, застигнутые врасплох, нигде не могли остановить неприятеля и по необходимости должны были отступать. Небольшой казачий пост, выставленный на урочище Сатанагаче, был разбит, а пост на речке Гамзачеванке, в восемнадцати верстах от Большого Караклиса, совершенно вырезан. Там персияне отогнали и табун казенных лошадей Тифлисского полка, изрубив бывшее при нем прикрытие; пятнадцать обезглавленных русских тел, оставшихся на самом месте кровавой катастрофы, показывали, что нападение, по всей вероятности, сделано было на сонных и что спаслись немногие.

Но самое сильное нападение было произведено со стороны Адиамака, где стоял брат эриванского хана, Гассан-Ага, с курдами и карапапахами. Пятитысячная конная партия его, перейдя в русские пределы между горой Алагезом и турецкой границей, бросились грабить и жечь армянские селения по дороге к Гумрам. Истребляя все на своем пути, Гассан-Ага дошел до селения Малый Караклись, лежавшего верстах в двенадцати от границы и в семи-восьми верстах от Гумров. В Караклисе было до семи-десяти армянских дворов и стоял небольшой казачий пост, который, не имея возможности уже отступить в Гумры, отчаянно защищался вместе с жителями. До тридцати лошадей и весь армянский скот были отхвачены персиянами сразу. Селение защищалось несколько часов, даже женщины принимали участие в обороне,– но наконец и казаки, и жители должны были уступить многочисленному неприятелю. Селение уничтожено было огнем, часть жителей истреблена, другая – угнана в плен.

В Гумрах скоро узнали о вторжении. Перестрелка, раздававшаяся весь день по окрестным селениям, слышна была в крепости и ясно говорила о происходящем. Подполковник Дегтярев, стоявший в Гумрах, попытался было помочь несчастному населению и с ротой тифлисцев вышел по направлению к Малому Караклису. Но на пути, навстречу ему, всюду выступали сильные конные отряды врагов, и он, признав себя слишком слабым, чтобы выдержать открытую битву, и опасаясь к тому же возмущения в самих Гумрах, после нескольких выстрелов возвратился в крепость.

Путь персиян обозначался грудами развалин и воплями жителей, и они дошли до Малого Караклиса, не встретив никакого противодействия. Было, однако, одно селение, по имени Харум, лежавшее между персидской границей и Малым Караклисом, верстах в двадцати от Гумр, которое уцелело в этот роковой день, благодаря отважной стойкости своего юзбаши Дели-Хазара.

Повесть об этой смелой защите составляет исключительный эпизод в кровавой драме, разыгравшейся в этом крае и внесенной в историю под именем “последнего” персидского нашествия. Вот что рассказывал впоследствии сам Хазар.

Деревня Харум стояла под горой, усеянной грудами строительного камня, которые свидетельствовали о бывшем тут когда-то значительном поселении. Старожилы, действительно, говорят, что на этом месте был некогда большой армянский город. Огромные плиты, с высеченными на них надписями, вделанные в церковные стены, могли бы многое рассказать о былой старине; но эти любопытные памятники, как и во всей Грузии, еще ожидают исследователей. На горе, да и в самом селении сохранялись старинные полуразрушенные башни, на которые никто из жителей не обращал внимания, но которые именно и спасли селение от общего погрома, постигшего все соседние деревни.

Персидские войска стояли уже на границе, когда Хазару довелось съездить в Эривань – править долг с одного неисправного кредитора, курда. Северсамидзе дал ему письмо к эриванскому сардарю, которого просил оказать свое содействие. В Эривани Хазару сказали, что сардарь выехал в лагерь. Хазар отправился туда и добился-таки свидания с ханом,– очень уже любопытно было узнать последнему, что такое пишет ему враг его, Северсамидзе. Но когда разъяснилось, что дело шло о каком-то ничтожном армянине, сардарь расхохотался и, призвав к себе Хазара, много расспрашивал его о Дели-князе (бешеном князе), как звали в Эривани Северсамидзе за его неукротимую храбрость. В тот же день, шатаясь по лагерю (это было 15 июля, когда на жизнь Северсамидзе было сделано покушение), Хазар случайно подслушал разговор, что к вечеру поджидают курдов и что в ту же ночь войска пойдут на русских. Было о чем призадуматься Хазару. А тут, как нарочно, подошел к нему кредитор и сказал: “Послушай, Хазар, денег тебе я не отдам – не то теперь время; а вот тебе мой совет: беги отсюда скорее; тебя сочли за шпиона, и я слышал, как сардарь приказал надеть на тебя железный ошейник”.

Сначала Хазар подумал было, что это простая уловка должника отделаться от него. Однако, сообразив все виденное и слышанное, он, не теряя минуты, вскочил на коня и помчался из лагеря. Бегство его заметили. Поднялась тревога, и за ним погнались персияне. Ночь наступила темная, а конь под армянином был добрый,– и к утру, в то самое время, как под Мираком раздались первые выстрелы, начавшие персидскую войну, он уже был в Гумрах. Известие, сообщенное им, до того показалось нелепым, что его самого приняли за неловкого персидского шпиона, и гумринский комендант едва не засадил его в яму. Нашлись, однако же, люди, которые знали Хазара, и он был отпущен.

Выпросив у коменданта десять солдат, Хазар, не теряя времени, поспешил в свою деревню, поднял на ноги всех жителей и наскоро исправил одну каменную башню, укрепив ее земляными валами. Едва работы были окончены, как конная шайка куртинов налетела на селение. Видя, что оно укреплено и что меткие пули то и дело снимают их всадников – куртины остановились.

“Вдруг, вижу,– рассказывает Хазар,– из толпы курдов выезжает Халил-хан, мой приятель, с которым не раз приводилось мне иметь дела в Эривани. Слышу, кричит курд, что он начальник партии и зовет меня на переговоры. Я вышел. “Слушай,– сказал Халил,– сдайся; мы не сделаем вам никакого зла, а не то наши не оставят в деревне камня на камне”.