Мы в школьной форме и говорим «сы-ы-ыр» – все, кроме маленькой Эйлин Эверест. Она будто знала, что у нее нет будущего, в которое можно заглянуть: в семь лет ее сбил трамвай на приморском бульваре в Лландидно. Я часто смотрю на Эйлин, томящуюся между деревяшкой и стеклом, следящую, как мы взрослеем без нее. Она всегда была не от мира сего – даже здесь стоит, будто чужая. В классе всегда есть ребенок, не похожий на других, маленькая душа, жмущаяся на краю спортплощадки, не зная, куда встать. Таких детей замечаешь за милю. Вот и Эйлин Эверест была такой, да к тому же еще и болезненной – плохо с дыханием. Поэтому ее и отправили в Лландидно – поправлять здоровье. Помню, мы стояли на лестнице у ратуши, прячась за пальто наших мам, беседовавших о том, что делать с Эйлин. Я хотела рассказать о городке Уитби и предложить: «Почему бы вам не поехать туда?», но промолчала. Никто никогда не заговаривал с Эйлин Эверест – с ней просто не общались, и все.
В тот день я видела ее в последний раз.
Рядом с фотографией стоит телефон, хотя я им не пользуюсь по многу недель. Если нужно дать кому-то мой номер, мне приходится искать клочок бумаги, где он записан.
«Все наши жильцы имеют доступ к телефону», – хвастается мисс Биссель, водя экскурсии по нашему комплексу. Сейчас у меня нет доступа к телефону. Ну, оттуда, где я лежу. Я никогда не пользовалась телефоном, даже когда у меня был к нему доступ, и мне все равно, что они навыдумывали!
«Если вы, Флоренс, и впредь будете пользоваться телефоном не по назначению, – объявила мисс Амброуз, – нам придется у вас его снять».
Ничего я не использую не по назначению! Я не вызывала такси. К чему мне полдюжины машин, да еще на разные адреса? За пиццу мисс Амброуз пришлось платить из собственных денег, потому что посыльный в красном фартуке не желал уходить. Я знаю – это Ронни, это он звонил со своим мягким, шепчущим голосом. Опять выдает себя за другого!
«И нечего на меня глядеть!» – отрезала я, но мисс Амброуз не сводила с меня глаз. Она смотрела только на меня, даже когда ее взгляд блуждал по комнате.
«Зачем совершать бессмысленные действия?» – удивлялась она.
Я сообщила мисс Амброуз, что в жизни не пробовала пиццы и не собираюсь начинать, но она не ответила. Проблема «Вишневого дерева» в том, что здесь порой о тебе забывают, а ты ждешь ответа.
Другой проблемой «Вишневого дерева» я считаю то, что здесь нет ни единого вишневого деревца. Я не раз заговаривала об этом с мисс Биссель, но она ничего не желает слушать.
«Одно-то где-нибудь точно есть», – отмахивается она. Но в том-то и дело, что вишнями здесь и не пахнет! Это просто название местности, как Вудлендс, Оук-корт, Пайн Лодж
[9]. Городишки часто называют в честь деревьев, как и психиатрические лечебницы – дебри, полные забытых людей, ожидающих, когда же их отыщут. В последний раз, когда я говорила об этом с мисс Биссель, она сказала, что мы сами можем вырастить вишню и даже устроить торжественную церемонию посадки – пригласить какую-нибудь знаменитость подержать лопату, и тому подобное. Чепуха, конечно. Ничего из этого не выйдет. Нельзя же назвать какую-то вещь как заблагорассудится в расчете, что в это она и превратится! Всем понятно, что суть осталась прежней, но меняется отношение людей, а ведь в конечном счете только это и важно. В нынешнее время если что-то как-то называется, то необязательно это оно самое и есть.
Взять хоть общую гостиную: какая же это гостиная? Сейчас там яблоку негде упасть, но собрались-то не гости, а здешние жильцы! Расселись на диванах и переживают вместе с героями мыльной оперы. Кто-нибудь непременно потеряет пульт, и мисс Амброуз придется выйти из своей стеклянной башни и шарить между диванных подушек и за подлокотниками, пока тот не найдется. Постепенно все станут задремывать, разбредаться, затеют путаные споры о несуществующих вещах, и никто не заметит моего отсутствия, потому что я не бываю в общей гостиной.
Элси постоянно убеждает меня выходить к людям.
«Может, тебе даже понравится, если попробуешь!»
Элси всегда легко сходилась с людьми. Когда на фабрике появлялась новенькая, ее так и тянуло к Элси через весь цех, как железо к магниту. Я так не умею. Сами посудите, нельзя же надеть другое пальто и стать другим человеком! Я оставляла общение для Элси, довольствуясь объедками чужих разговоров. Проблема в том, что я так долго простояла с краю, что когда наконец уйду, вряд ли в целом мире это кто-нибудь заметит.
Искренне жалею, что у меня сейчас не включен газ.
Флоренс
Вторник. По вторникам у нас «Здоровые сердца». У Фитнес-Пита футболка с надписью «Просто сделай это» и талант растянуть час до бесконечности. Я незаметно ушла к себе в квартиру, прежде чем меня кто-нибудь хватится. От мыслей закладывало уши, и я не сразу обратила внимание, что мисс Амброуз повторяет мое имя и странной рысцой бежит за мной по дорожке.
– Я решила пропустить, – крикнула я ей. – Мне уже мало что дозволено делать, но пока я еще вправе что-нибудь пропустить!
– Флоренс, можно вас на два слова?
Я изменила выражение лица, прежде чем обернулась.
Мисс Амброуз наконец догнала меня.
– Давайте зайдем к вам, – она кивнула через двор. – И минуточку поболтаем.
– А давайте прямо сейчас и начнем, – предложила я. – И минуточка закончится, прежде чем мы дойдем до квартиры.
– Дело в том… – голос мисс Амброуз замедлился вместе с ее шагом, – что на вас поступила жалоба.
Я начала старательно разглядывать крыши. На водосточном желобе над общей гостиной сидела птица и следила за нами мраморными глазками. Черная, но не дрозд.
– Даже не то чтобы жалоба, собственно говоря… Скорее, замечание.
Птица была гораздо крупнее дрозда. И даже больше голубя. Она переступила лапками, устраиваясь поудобнее, прислушиваясь к нашему разговору и выбивая клювом дробь своего любопытства. Как же мы тебя назовем? Больше, Чем Голубь.
– Хотя замечание тоже не совсем верное слово… Озабоченность! Да, вот именно: некто выразил озабоченность. – Мисс Амброуз кивнула своему выбору.
Я нахмурилась, глядя на птицу:
– Какой конкретно некто?
Мисс Амброуз кашлянула:
– Хм, мистер Прайс, если честно.
– Мистер Прайс? – Птица сорвалась с крыши и улетела в небо. Я так и слышала птичий смех, раскатившийся по двору. – И что же озаботило мистера Прайса?
Я поднесла ключ к замочной скважине, надеясь, что мисс Амброуз не заметит, как у меня дрожит рука.
– Вообще-то вы, – ответила она.
– Я? – Я тщетно вспоминала, как должно выглядеть мое нормальное лицо. – Почему это я стала объектом его забот?
Мисс Амброуз вздрогнула, будто подвернув ногу.