Федор Никитич. Московский Ришелье - читать онлайн книгу. Автор: Таисия Наполова cтр.№ 116

— Воистину так: Бога надобно бояться. Но король — наместник Бога на земле, и его волю следует исполнять.

Помолчав немного, Жолкевский предложил:

— Выпьем, владыка, за правду речей твоих? Только не всё в нашей воле, — примиряюще сказал он.

Филарет почувствовал вдруг, как сильно ослаб он за последнее время. Бокал с вином он всё же взял, но как дрожит его рука... И глаза увлажнились слезами. Если бы во всём были виноваты лишь поляки, на душе не было бы такой тяжести. Свои же бояре разорили державу, и ты, Филарет, не причастен ли к этой общей вине? Может быть, ты сказал поперечное слово жадным до наживы боярам? Или не видел, что они стали врагами своего отечества? Но где они — друзья отечества? Царь Василий... Да, он хотел блага стране, но понимал его по-своему и сам избрал этот путь — мученика за правду... Однако его поддерживал святейший Гермоген, называл «царём правды»...

Кто разберётся в этом, сведёт одно к одному? Единый разве Господь Бог!

— Не всё в нашей воле, — машинально повторил Филарет, чувствуя, как от выпитого вина по жилам пошло тепло.

Жолкевского поразили измученные глаза Филарета, и что-то дрогнуло в его душе.

— Не бери всё близко к сердцу, русский владыка!

— Ты, однако, жил на Руси, Станислав Станиславович, и тоже был русским...

— Ныне ты тоже волею судеб переменишь обычаи и в Польше станешь поляком...

Филарет поднялся. Обида и гнев сменялись на его лице.

— Ты волен шутить надо мной, гетман, но над верой не шутят!

— Что тебе помстилось, Филарет? Я и не думал шутить над твоей православной верой! Или мы не христиане с тобой?

Филарет подумал, что гетман лукавит. Или не чаял он, подобно Сапеге, что иезуиты обратят его в католическую веру?!

Жолкевский проводил его на крыльцо, положил ему на плечо руку.

— Какой день, а? Славная ныне охота в здешних местах... Запомни этот день, владыка, а всё дурное забудь...

Филарет обвёл глазами подворье, заросшее жасмином. Его кусты уже распускали первые клейкие листочки. Возле крыльца густо зеленела мурава. По ней, что-то лопоча, важно похаживал индюк.

Оба спустились с крыльца. Жолкевский вдруг обнял своего гостя.

— Не поминай меня лихом, Фёдор Никитич! Мы с тобой уже старики. А я и того старее тебя.

На глазах Жолкевского показались слёзы. Он молча проводил Филарета до колымаги. Сидевший на козлах кучер с любопытством наблюдал эту сцену, чтобы рассказать о ней охранникам русских послов.

На судне многие были разочарованы. Гетман не пожаловал охранникам столь долгожданную бочку вина. Приуныли забубённые головы, зато ни скандалов, ни драк. А Филарету как будто прибавилось уважения: его чествовал сам гетман. Князь Голицын его не понимал: молчит, будто беда нежданная свалилась.

— Дозволь спросить тебя, владыка: не обещал ли тебе пан Жолкевский похлопотать за нас перед королём?

— Или тебе неведомо, князь, что просить о милосердии недруга — значит, отдать ему свою душу? — хмуро ответил Филарет и вновь погрузился в молчание.

Он сожалел, что принял приглашение Жолкевского и пил с ним вино в том самом поместье, которое король пожаловал ему за одоление Руси. Перед глазами стояла разорённая и сожжённая Москва. Где её богатства, коим завидовали иноземцы?! Где величие её дворцов, палат купеческих и садов? Всё пепел и пыль. Вспомнились слова Жолкевского: «Не бери всё близко к сердцу...» Да кто не заплачет о таком великом разрушении родной земли! Каменносердым ляхам чуждо горе русских и не понять их бед нестерпимых, печали нашей горькой! Думают, видно, что навеки поразили душу нашу православную. Радуются, что прервалась святая литургия, не стало приношения святой просфоры, не слышно ни молитвенного пения, ни звона колоколов. Напрасно, однако, чают они конечной погибели Русской земли, ибо велика она и неисповедима её сила! Не однажды возрождалась она из пепла милосердием Божиим.

Плыли они мимо густонаселённых и обильных литовских земель. Хутора и хуторочки лепились один к другому. Остановились для загрузки дров и провизии в небольшом городке. Из церкви доносились голоса поющих. Всюду видно церковное благосостояние. Ксёндзы в пышных богатых одеждах. Вид доволенный. Духовные особы чином поменьше тоже держатся важно. Всё это так далеко от благопристойной скромности православного служения.

Сойти на берег послам не позволили, и Филарет рассеянно наблюдал у борта за городской суетой. Он помнил, что эта земля не раз посылала на Русь отряды своих завоевателей. Не одно поколение русичей было посечено их мечами. Сии беды насылались за грехи — не о том ли сказано у пророка?

Неожиданно подошёл Голицын.

— Филарет, разреши меня от немоты. С отроческих лет хранил в памяти слова пророка. Будто бы и сейчас помню, но слова не идут. Память не служит мне, как прежде. Но начало помню: «Боже, пришли враги во владения твои и осквернили церковь святую твою...»

Филарет посмотрел на князя, удивлённый, что им в одночасье пришли одни и те же слова. Да чему, однако, удивляться, ежели оба воочию видели, как сбывались пророческие слова. Именно, именно: «...осквернили церковь святую твою...» Филарет помолчал немного, вспоминая:

«...Стал Иерусалим подобен овощному хранилищу, оставили трупы рабов твоих в пищу птицам небесным, плоть преподобных твоих — зверям земным, пролили кровь их, словно воду...»

— Видно, что не своей волей едут...

Разговаривая, они не заметили, как на берегу запестрела толпа любопытных.

— Везут-то их неволею. Вишь, как нудятся с печали-то...

— Це дуже велики людины. Кафтаны на них дуже важные.

— Да куда ж их визуць?

— В тюрьму...

— Царь-то их Василий, слышь, кару смертную принял...

— Ужели и этих покарают?

— А то! Ежели злодеи повинились в умышлении противу короля!..

Князь и Филарет, до которых долетали эти речи, не сговариваясь, перешли на противоположную сторону судна.

— Вот нас и назвали злодеями! Глас народа — глас Божий, — горько пошутил Голицын.

Помолчав немного, он спросил:

— Слышал, владыка, как латины высказывались, будто царь Василий «кару смертную принял»?

Филарет ничего не ответил. Чувствовалось, что обоим было как-то не по себе. Или не были они причастны к горькой судьбе царя Василия? Не родственники ли Филарета вынесли свой суд над венценосцем? Не князь ли Голицын стоял на Красной площади, ожидая, когда мятежники сведут царя с престола? И кому теперь досталось царство? Страшно и подумать!

Оба стали говорить, какой дорогой повезли в Польшу царя Василия, как будто это имело значение. Голицын, водивший знакомства среди смолян, рассказывал с их слов, с каким достоинством держался русский царь в польском плену. Он отказался поклониться королю Сигизмунду и не признавал себя пленником. Как же должен был ненавидеть его Сигизмунд! Не мог простить ему разгрома самозванца Гришки Отрепьева, который, сидя на царском троне, проводил политику поляков. Князь Голицын и Филарет хорошо помнили те опасные дни, когда Василий Шуйский организовал ополчение против самозванца и поляков. Паны ещё не раз припомнят ему гибель соотечественников. И кто из бояр и князей поддержал в те дни подвиг Василия Шуйского? Никто.