Весна и осень чехословацкого социализма. Чехословакия в 1938–1968 гг. Часть 2. Осень чехословацкого социализма. 1948–1968 гг. | Николай Платошкин | страница 86 | LoveRead.ec

В комиссию Кольдера входило 11 человек – практически все были членами высшего партийного руководства (Дубчек, Ленарт, Штроугал и другие). Напротив, в предыдущей комиссии Барака состояли в основном рядовые чиновники МВД и прокуратуры.

Направление работы комиссии Кольдера Новотный задал еще перед съездом партии в апреле 1962 года на пленуме ЦК КПЧ: «Оценка всего периода культа личности, проведенная на основе более глубоких выводов XXII съезда КПСС и наших новых данных, на заседании ЦК КПЧ в ноябре 1961 года была в общем правильной. Но для того, чтобы мы могли исследовать период культа личности во всех подробностях и оценить все результаты на основе некоторых новых фактов, мы создали комиссию для окончательной оценки того периода с тем, чтобы эта комиссия представила свой доклад XII съезду. И что же мы выявили в последнее время, товарищи? Что эта бывшая комиссия (комиссия Барака), хотя и дала в целом правильную политическую оценку того периода, все же представила неправильные выводы, которые не базировались на ставших известными новых фактах»^[323].

Комиссия Кольдера работала интенсивно примерно два месяца, и ее выводы были весьма острыми.

На заседании Политбюро ЦК в 1962 году (еще до съезда партии) Кольдер ответил на вопрос о личной роли Готвальда в политических процессах 50-х годов. Могли Готвальд сопротивляться давлению из Москвы и отказаться от проведения показных и надуманных политических процессов? Кольдер: «Товарищи, думаю, что у него была такая возможность. Вам, товарищам из старого руководства, я должен задать вопрос: как стало возможным, что партия с таким революционным опытом и с таким положением в международном революционном рабочем движении могла все это допустить? Возьмите румын, венгров и наши случаи. Если мы все это сравним, то должны однозначно сказать, что у Готвальда была такая возможность и об этом свидетельствуют факты.

Другое дело – для нас очень тяжелое. Мы приступили к расследованию с таким убеждением, что все это просто, что все тянется к Сланскому, что Сланский во всем виноват. К сожалению, все факты говорят о том, что прежде всего всем руководил Готвальд…»^[324]

Таким образом, Кольдер свалил вину за политические репрессии уже не только на Сланского, но и на Готвальда, которые, по мнению Кольдера, действовали сообща и знали о применении недозволенных следственных методов к арестованным (например, Готвальд знал, что «филдисту» Павлику сыпали соль в глаза).

Но осудить публично Готвальда как организатора репрессий значило осудить саму компартию, а это было чревато политическим кризисом в стране.

На том же заседании политбюро Новотный так сформулировал свою позицию: «Если я смотрю на колебания Готвальда, то понятно, что на него оказывали давление, на него влияли все эти деятели (госбезопасности)… и материалами допросов и всем этим наконец склонили Готвальда на свою сторону в том смысле, что он везде начал видеть врагов. Никакого иного выхода у него не было. Так же как и у Сталина. Под влиянием методов и нагнетания истерии со стороны госбезопасности он видел в каждом человеке врага. Как только кто-нибудь на него не так посмотрит или начнет отстаивать иную точку зрения, он немедленно усматривал в этом человеке врага… Если Готвальд гулял по саду, то все, кто там был, старались убежать. Вот так все это было…

Необходимо вспомнить и о других вещах. Я сидел на заседании президиума, когда Готвальд сообщил, что поступили прошения о помиловании. Он говорил: «Пришли прошения о помиловании, но я не ставлю их на обсуждение». Или приходил и говорил, что осуждены 13 человек и 11 должны получить смертный приговор. И что он сам якобы против смертного приговора в отношении Лебля, или Марголиуса, или Лондона. Или что госбезопасность рекомендует пощадить Лебля и Лондона, так как они помогали при расследовании. То есть он (Готвальд) сам формулировал, кто будет приговорен к смерти.

Прошу вас, товарищи, рассматривать обсуждение этого вопроса как строго конфиденциальное, чтобы эти скандальные постыдные дела не проникли наружу»^[325].

Таким образом, никаким сталинистом Новотный не был. Просто он боялся, что публичное разоблачение всех подробностей процессов 50-х годов может подорвать престиж КПЧ и ликвидировать только что установившуюся в стране социальную стабильность. Понятно, что без санкции Новотного Кольдер никогда бы не посмел обвинить в репрессиях Готвальда и его соратников.

Выводы комиссии Кольдера должны были еще подтвердить юридически генеральная прокуратура и президиум Верховного суда. В обоих этих органах было еще много тех, кто сам организовывал политические процессы 50-х.

Доклад комиссии Кольдера был представлен секретариату ЦК КПЧ в январе 1963 года. Комиссия изучила дела 165 человек и рекомендовала пересмотреть 99 дел. В 64 случаях было констатировано, что приговоры изменению не подлежат, и лишь в 11 случаях комиссия рекомендовала изменение приговоров^[326].

Виновными в нарушениях законности были названы министры юстиции 50-х годов Алексей Чепичка (зять Готвальда, к тому времени уже удаленный со всех постов) и Штефан Райс, их заместитель Карел Клос, прокурор Богумил Циглер, председатель государственного суда Гуго Рихтер и заместитель председателя Верховного суда Станислав Бартош.

Таким образом, «козлами отпущения» были назначены мелкие чиновники, да и сам отчет комиссии Кольдера в то время не был опубликован. Тем не менее именно с деятельности этой комиссии начинается процесс массовой политической реабилитации в Чехословакии.

Дубчек занимался в комиссии пересмотром дела Марии Швермовой, которая провела в тюрьме более шести лет. Его как словака интересовало и дело «словацких буржуазных националистов» (Гусака и других), которых хотя и выпустили из тюрьмы, но не реабилитировали политически. На заседании ЦК, где в апреле 1963 года обсуждался доклад комиссии Кольдера, Дубчек, по его собственным словам, потребовал полной реабилитации «словацких националистов», особенно Клементиса (посмертно) и Гусака. Новотный от имени Президиума ЦК КПЧ предложил исключить из партии Чепичку и бывшего первого министра госбезопасности Копрживу. Преемник Копрживы Карол Бацилек должен был быть отозван из Словакии и лишен членства в Президиуме ЦК. С должности секретаря ЦК планировалось также снять единственного немца в руководстве ЧССР Бруно Келера.

Новотный якобы запретил Дубчеку произнести речь на заседании ЦК 4 апреля 1963 года и предложил приобщить ее к протоколу в письменном виде. Дубчек потом хвалился тем, что в этой «смелой» речи был готов прямо критиковать Готвальда. Но, как было показано выше, этой критики не чурался и сам Новотный. Просто Новотный совершенно справедливо считал, что и сам Готвальд подвергался чудовищному давлению со стороны госбезопасности, которая тогда работала по указаниям советников из Москвы.