Весна и осень чехословацкого социализма. Чехословакия в 1938–1968 гг. Часть 2. Осень чехословацкого социализма. 1948–1968 гг. | Николай Платошкин | страница 139 | LoveRead.ec

Дубчек взял с собой в Дрезден Ленарта (тогда еще главу правительства), Черника (тогда председателя Госплана), Кольдера (как секретарь ЦК он отвечал за экономику) и первого секретаря ЦК КПС Биляка.

В Дрездене, вопреки воспоминаниям Дубчека, сначала действительно обсуждали экономические вопросы. Как сам он говорил в Праге после возвращения из Дрездена, его потрясли слова Косыгина о серьезных экономических трудностях США и угрозе для доллара. Видимо, Дубчек счел это банальной пропагандой, хотя доллар, как и предсказывал Косыгин, в 1969 году был девальвирован (впервые после 1945 года) и окончательно рухнул в 1971-м.

Затем, причем по предварительной договоренности, с информацией о положении в Чехословакии выступил Дубчек. Он не отрицал, как позднее рассказывал на пленуме ЦК КПСС Брежнев, что «развиваются некоторые неблагоприятные процессы, что радио, телевидение, пресса в значительной степени вышли из-под контроля партии».

«Однако в его выступлении, – сетовал советский лидер, – не чувствовалось серьезной тревоги по поводу создавшегося положения. Такой характер выступления т. Дубчека не был для нас неожиданным. Мы и раньше замечали, что руководители КПЧ или действительно недооценивают серьезность положения в партии, или по каким-то соображениям хотят приуменьшить отрицательные стороны происходящих событий»^[529].

И Брежнев, и Кадар, и Гомулка, не говоря уж об Ульбрихте, проводили параллели с событиями в Венгрии 1956 года, где все тоже начиналось вполне безобидно и «демократично». По воспоминаниям участника переговоров Биляка, лидеры ОВД говорили, что, конечно, каждая коммунистическая партия сама должна определять свою линию. Однако при этом не должна забывать, что «…мы живем на планете не одни и что у нас общие цели и идеология… Общий противник социалистического мира – империализм не спит. Он ищет даже самую маленькую трещину в нашем единстве для того, чтобы проникнуть в нее»^[530].

Все участники встречи указывали чехословацкой делегации на опасность утраты контроля над СМИ для самой же КПЧ. Но в целом тон критики был очень уважительным, что признавал и Дубчек. Все лидеры соцстран выражали готовность помочь новому чехословацкому руководству во всех областях. Дубчек так говорил об этом на заседании Президиума ЦК КПЧ после возвращения из Дрездена: «Могу сказать, что, делясь с нами советами, товарищи дали понять, что обеспокоены только потому, что они на нашей стороне и хотят, чтобы наше дело удалось»^[531].

Советскую делегацию, например, удивляло, как это члены ЦК КПЧ могут в нарушение партийной дисциплины выступать в прессе с критикой партии и правительства и даже устраивать антипартийные митинги.

Брежнев: «Мы сказали, что КПСС поддерживает т. Дубчека и нынешнее руководство, что вся наша позиция направлена к тому, чтобы сделать все возможное для того, чтобы помочь исправить положение, складывающееся в Чехословакии, дать отпор обнаглевшим антисоциалистическим элементам и тем самым укрепить положение руководства КПЧ. Вместе с тем мы дали понять, что на нынешнее руководство КПЧ ложится большая ответственность за судьбы социализма в Чехословакии, за правильность внутренней и внешнеполитической линии КПЧ.

Мы заявили, что КПСС не может быть и не останется безразличной к ходу событий – Советский Союз и, как мы полагаем, другие социалистические страны примут все меры, чтобы не допустить победы контрреволюции»^[532].

В мемуарах Дубчек писал, что острее всего в Дрездене его критиковал Гомулка. Это не столь уж и непонятно – под влиянием событий в Чехословакии в Польше начались студенческие волнения. Причем студенты требовали не просто демократизации, но и расследования «катынских событий» и возвращения Польше Западной Украины и Западной Белоруссии.

«Ульбрихт был лишь чуточку менее грубым. Брежнев корчил из себя заботливого родителя, но в принципе был таким же острым, как Гомулка или Ульбрихт», – вспоминал Дубчек^[533].

Кадар предостерегал чехословацкую делегацию от «друзей народа», которые так активно выступают в прессе с критикой всего и вся: «…наверное, появятся мнимые псевдорабочие лидеры, которые будут обещать все что угодно, лишь бы добиться доверия масс»^[534].

Поименно критиковали Смрковского и директора государственного телевидения Пеликана. Дубчек взял их под защиту, но как-то вяло.

Дубчеку обильно цитировали статьи из чехословацкой прессы, в которых содержались нападки на все соседние социалистические страны. Дубчек отвечал странно: не надо смешивать отдельные статьи с государственной политикой, это дело журналистов. Но ведь статьи публиковались в государственных СМИ ЧССР.

В целом Дубчек обещал взять все СМИ под контроль и очень просил не публиковать приготовленное коммюнике по результатам встречи, в котором содержалась критика чехословацкого руководства. Ему пошли навстречу. А в проекте коммюнике содержалось, например, такое положение: «Делегации братских партий обратили внимание на то, что оживление антисоциалистических сил, поддерживаемых Западом, может привести к серьезным последствиям, против чего следует предпринять решительные шаги уже в настоящее время»^[535].

Именно после встречи в Дрездене Кольдер и Биляк стали выражать открытые сомнения в правильности линии на «безграничную демократизацию». На пленуме ЦК КПСС в апреле 1968 года Брежнев отмечал: «В доверительных беседах с советским послом товарищи Кольдер, Биляк и другие говорили, что Дрезден является для них большим уроком, что советские товарищи были абсолютно правы, когда предупреждали об угрозе контрреволюции». Кольдер вспоминал: «Для меня Дрезденская встреча явилась большой школой. У меня открылись глаза… я понял, какие опасные препятствия стоят на нашем пути»^[536].

Явно стал колебаться и Черник (впрочем, для него это было естественное состояние), немного притих и как будто задумался Смрковский. Дубчек же извлек совсем другие выводы: именно после Дрездена в конце марта – начале апреля были сменены почти весь Президиум ЦК и все правительство.

На встрече в Дрездене Дубчек уже сильно не понравился Брежневу тем, что юлил, уходил от прямых ответов и вообще избегал конкретики.