Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 362

Наглядным доказательством того, что европейская эпоха в конечном счете ушла в прошлое, считается вторая по счету мировая война. Она началась в 1939 году, как и предыдущая мировая война, со сражений в Европе и точно так же состояла из нескольких вооруженных столкновений. Ресурсов на нее потребовалось значительно больше по сравнению со всеми предшествовавшими войнами; на этот раз потребность в них достигала такого масштаба, что в дело пошло буквально все. Ее вполне заслуженно назвали «тотальной» войной.

К 1939 году имевшим глаза дано было разглядеть многочисленные знаки того, что текущая историческая эпоха близится к концу. Притом что в 1919 году случились последние продления территориального контроля со стороны колониальных держав, по поведению крупнейшей из них, то есть Великобритании, напрашивался вывод о том, что империализм находится в обороне, если не перешел в отступление. Живость поведения властей Японии означала, что Европа перестала выступать в качестве единственного центра системы планетарной власти; один наделенный даром предвидения южноафриканский государственный деятель еще в 1921 году предупреждал о том, что «политическая сцена сместилась из Европы на Восток и в Тихоокеанскую зону». Его предсказание теперь кажется полностью оправдавшимся, а ведь прозвучало оно, когда о вероятности возвращения Китаю достойного этой державы веса мог говорить разве что человек, обладавший светлейшей позитивной фантазией. Спустя 10 лет после того, как мир услышал то высказывание человека из Южно-Африканской Республики, экономические основы западного превосходства подверглись потрясению еще более явному, чем политические; в США, считавшихся величайшей из промышленных держав, без работы все еще оставалось 10 миллионов человек. Надо признать, что европейские индустриальные страны американская беда обошла стороной, однако уверенность тех, кто считал само собой разумеющейся прочность базовых основ экономической системы капитализма, испарилась навсегда. В некоторых странах могло наблюдаться оживление промышленности, по большому счету стимулируемое перевооружением армии и флота, однако попытки отыскать возрождение деловой активности в сфере международного сотрудничества закончились, когда в 1933 году рухнула конструкция Мировой экономической конференции. После этого все нации двинулись собственным путем; даже власти Соединенного Королевства наконец-то оставили свою иллюзию свободной торговли. Заблуждение «лессэфэр» покинуло бренную землю, даже если в народе все еще говорили о нем. К 1939 году государственные чиновники сознательно вмешивались в хозяйственные дела своих предпринимателей с рвением, забытым со времен расцвета меркантилизма.

Если ушли в никуда политические и экономические предположения XIX века, то туда же отправилось многое другое. Говорить об интеллектуальных и духовных тенденциях гораздо сложнее, чем о тенденциях политических и экономических, но, хотя многие люди все еще цеплялись за старые предрассудки, для правящей верхушки и носителей общественного мнения старые основы уже не казались такими непоколебимыми. Церковную службу посещало все еще много народу, но масса жителей промышленных городов обходилась уже без христианской веры и пребывала в мире, в котором физическое устранение атрибутов и символов религии на повседневной жизни трудящихся никак не отражалось. То же самое происходило с интеллектуалами; они могли столкнуться с еще большей проблемой, чем трагедия утраты религиозной веры, ведь многие либеральные идеи, с XVIII века способствовавшие устранению из жизни людей христианской веры, к тому времени, в свою очередь, отправились на свалку истории. В 1920-х и 1930-х годах либеральные постулаты, касавшиеся свободы личности, объективных нравственных критериев, рациональности, авторитета родителей и объяснимого механистического построения Вселенной, однозначно отвергались вместе с верой в свободную торговлю.

Симптомы новой болезни человечества нагляднее всего проявлялись в произведениях искусства. На протяжении трех или четырех столетий, если считать с эпохи гуманизма, европейцы полагали, что в произведениях искусства отображаются устремления, озарения и удовольствия, доступные в принципе для обычных людей, даже притом, что авторы этих произведений поднимались до исключительного уровня совершенства в исполнении творческого замысла или специально сосредоточивались на форме таким образом, что не всякий человек способен был оценить такое произведение по достоинству. Во всяком случае, находилась возможность в течение всего того времени сохранить понятие культурного человека. Авторитет этой мысли подвергся некоторому ослаблению, когда в XIX веке на волне движения романтизма стали идеализировать художника как гения (одним из первых примеров напрашивается Людвиг ван Бетховен) и сформулировали понятие авангарда.

К завершению первого десятилетия XX века, надо сказать, даже людям с натренированным глазом и повышенной чувствительностью слуха приходилось напрягать все органы чувств, чтобы увидеть искусство в произведениях современных им творцов. Самым ярким символом этого выглядело смещение образа в живописи. Здесь уход от передачи того же образа еще сохранял слабую связь с традицией хотя бы позднего кубизма, но она давно перестала казаться очевидной среднему «воспитанному культурному человеку». Если такой человек вообще еще существовал. Художники погружались в становящийся практически недоступным сумбур личных видений, центр которых находился в мире дадаизма и сюрреализма. Период после 1918 года представляет наибольший интерес как некая кульминация распада в искусстве; в сюрреализме исчезло даже понятие предмета, уже не говоря о передаче его образа. Как сформулировал один из сюрреалистов, движение означает «мысль, продиктованную в отсутствие какого-либо контроля, осуществленного причиной, и за пределами каких-либо эстетических или нравственных ориентиров». Через случайность, символизм, шок, гипотезу и насилие сюрреалисты пытались освободиться от самого сознания как такового. В своих экспериментах на данном поприще они всего лишь экспериментировали с материалом, которым в то же самое время занимались писатели и музыканты.

Такого рода явления служили свидетельствами о совершенно иных формах распада либеральной культуры, которая превращалась в конечный итог существования высшей стадии цивилизации европейской эпохи. Обратите внимание на то, что такие сепаратистские движения часто были вызваны ощущением того, что традиционная культура выглядит слишком узкой из-за исключения из ее изобразительных средств эмоций и опыта, лежащих в сфере подсознательного. Можно предположить, что совсем немногие художники, придерживавшиеся «передовых взглядов», на самом деле читали известный труд человека, который щедрее кого-либо еще одарил XX век языком и запасом метафор, вооружившись которыми можно было браться за исследование области подсознательного и получить подтверждение нахождения там таинствам жизни.

Речь идет об основателе теории психоанализа по имени Зигмунд Фрейд. Он сам определил свое место в истории культуры рядом с Николаем Коперником или Чарльзом Дарвином, потому что сумел изменить способ, каким образованные люди осознавали самих себя. Сам Фрейд сделал осознанные сравнения, описав представление о подсознательном как о третьем великом «поражении» самовлюбленности человечества, после поражений, нанесенных гелиоцентрической и эволюционной теорией. Он ввел в обиход несколько новых понятий: мы теперь придаем особый смысл словам «комплекс» и «мания», а знакомые всем термины «оговорка по Фрейду» и «либидо» служат памятником той власти, которую обрело его учение. Его влияние стремительно распространилось на литературу, личные отношения, просвещение и политику. Как и слова многих пророков, его послания потомкам тоже подчас подвергаются искажению. То, что он говорил, представляет гораздо большую важность, чем результаты конкретных клинических исследований, считающиеся его вкладом в науку. Как и вклад Ньютона с Дарвином, главное наследие Фрейда лежит за пределами науки – его влияние намного меньше, чем их, – в области новой мифологии. Она оказалась в высшей степени едкой.