Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 351

Эта убежденность, разделявшаяся и иностранцами, и японцами, какое-то время способствовала промышленному росту Японии, особенно в атмосфере экспансивного оптимизма, пробужденного Первой мировой войной, которая дала ему мощную подпитку: рынки (особенно в Азии), на которых Япония столкнулась с острой иностранной конкуренцией, достались ей в полное распоряжение, когда бывшие участники обнаружили, что им не хватает ресурсов для удовлетворения военных потребностей собственных стран; правительства стран Антанты заказали у японских производителей крупные партии боеприпасов; а в условиях нехватки судоходных мощностей в мире японским верфям достались необходимые им заказы на постройку судов. В годы войны японский валовой национальный продукт увеличился на 40 процентов. После перерыва в 1920 году наращивание выпуска продукции возобновилось, и в 1929 году японцы располагали промышленной базой, позволившей (притом что привлекалось меньше пятой части населения) за 20 лет увеличить производство стали практически в десять раз, текстильное производство – в три раза и удвоить объем добычи угля. Японская обрабатывающая промышленность начала оказывать влияние на остальные азиатские страны; японцы ввозили железную руду из Китая и Малайи, уголь – из Маньчжурии. Японская промышленность по сравнению с промышленностью иностранных держав все еще выглядела незначительной, и, хотя она сосуществовала с устойчивым мелким и ремесленным сектором, новая промышленная мощь Японии с 1920-х годов уже служила формирующим фактором одновременно внутренней политики и международных отношений. В частности, она сказывалась на отношениях Токио с материковой Азией.

Противоположный пример единственной в своем роде и динамичной роли Японии представлял Китай с продолжающимся закатом его политической системы, хотя судьбой ему предназначено превратиться в величайшую державу Азии и всего мира. Огромную важность все приписывают революции 1911 года, но ее участники самостоятельно не смогли покончить со смутными временами в своей стране. В принципе она ознаменовала новую эпоху намного основательнее Французской или российской революции: китайская революция означала конец более двух тысячелетий истории, на протяжении которой единство Китая удерживалось конфуцианским государством, а в китайской культуре и обществе доминировали конфуцианские идеалы. Неразрывно переплетенные конфуцианство и правопорядок слились в единое целое. Организаторы революции 1911 года объявили об отмене стандартов, на которых держалась китайская традиция.

С другой стороны, эта революция представляется ущербной прежде всего по двум показателям. В первую очередь, она выглядит скорее разрушительной, чем созидательной. Цинская империя скрепляла вместе обширную страну, фактически континент, состоящую из во многом отличных областей. Ее крах означал, что центробежное местничество, многократно проявлявшееся в китайской истории, могло бы снова обрести полную власть над народами. Многими революционерами двигала пещерная зависть к Пекину и недоверие к центральной власти. Активисты тайных сообществ, мелкопоместное дворянство и военачальники с большим на то желанием выразили свою готовность выступить с претензией на власть и взять в свои руки налаживание дел в своих собственных провинциях. Такие центробежные тенденции сдерживались усилиями генерала Юань Шикая, пока тот находился у власти в Китае до 1916 года, но после его кончины ситуация полностью вышла из-под контроля.

Линия раскола у китайских революционеров проходила между группировкой, сплотившейся вокруг Сунь Ятсена и названной Национальной народной партией или Гоминьданом (и к тому же причисленной к националистам), и теми, кто поддерживал центральное правительство, сформированное на парламентской основе в Пекине. Сунь Ятсен пользовался поддержкой, поступавшей главным образом от деловых кругов города Гуанчжоу и кое-кого из милитаристов юга. На таком фоне набирали силу мелкие китайские диктаторы-милитаристы. К ним относились военачальники, в распоряжении которых оказались значительные по численности, достойно хорошо вооруженные отряды, игравшие свою роль во времена, когда центральное правительство никак не могло собраться с силами. Между 1912 и 1928 годами таких диктаторов насчитывалось больше тысячи человек, и часто под их контролем находились важные для государства районы. Кое-кто из них занимался прогрессивными реформами. Кто-то перешел к откровенному бандитизму. Еще кто-то обладал достойным положением в обществе, чтобы претендовать на государственную власть. Все происходящее напоминало конец Римской империи, но не такой затянувшийся. Когда некому было занять место постаревших, обученных своему ремеслу государственных чиновников, свои услуги предлагали профессиональные военные чины. Выдающимся образцом такого чина можно считать самого знаменитого Юань Шикая.

Здесь обратите внимание на второй изъян революции 1911 года: она не обеспечила основания для соглашения по поводу дальнейшего прогресса. Сунь Ятсен сказал, что перед тем, как заниматься решением социальных проблем, следует разобраться с национальным вопросом. Но большие разногласия вызывали воззрения на сами контуры национального китайского будущего, а отстранение от власти правящей династии лишило революционеров общего врага, что задержало появление единства в их рядах. При всей по большому счету созидательности интеллектуальная неразбериха, царившая в рядах революционеров на протяжении первых 10 лет китайской революции, оказалась глубоко неоднозначной и показательной с точки зрения грандиозности задачи, ждущей тех, кому удастся восстановить Китай в его высшей славе.

С 1916 года начинает собираться группа реформаторов в области культуры, и костяк этой группы сложился в главном университете Пекина. За год до того один из них, по имени Чень Дусю, основал редакцию журнала под названием «Новая молодежь», ведь как раз судьба молодого поколения оказалась в центре внимания устроенных реформаторами дебатов. Чень Дусю проповедовал среди китайской молодежи, в руках которой, как он полагал, должна находиться судьба революции, полное отрицание старинной китайской культурной традиции. По примеру остальных китайских интеллектуалов, рассуждавших на досуге о творчестве А. Хаксли и Дж. Дьюи, а также знакомивших своих смущенных соотечественников с трудами Х. Ибсена, Чень Дусю считал, что ключ от будущего человечества лежит на Западе; в дарвинистском примате борьбы за существование Запада, его индивидуализме и утилитаризме этот публицист видел путь вперед.

Но каким бы авторитетом это руководство ни пользовалось и какими бы восторженными ни казались его ученики, упор на переучивание китайцев по европейским стандартам уже представлялся большим его дефектом. Мало того что подавляющее большинство образованных и преданных родине китайцев питали искреннюю привязанность своей традиционной культуре, европейские представления к тому же однозначно признавались среди наиболее нетипичных элементов китайского общества, проживающих в прибрежных городах купцов и их отпрысков студенческого возраста, подчас отправленных обучаться за границей. Основная масса китайского народа с большим трудом поддавалась соблазну европейскими идеями и призывами, и высокий спрос остальных реформаторов на народную литературу служил тому одним из доказательств.

В той степени, в какой китайцы подчинялись своим националистическим чувствам, они уже готовы были выступить против Запада и вдохновляемого европейцами капитализма, который для многих жителей Поднебесной означал еще один изощренный вид эксплуатации человека человеком и выглядел самым наглядным порождением цивилизации, навязываемым им кое-кем из реформаторов. Но основная часть крестьянской массы Китая после 1911 года выглядела совершенно равнодушной к революции, к происходившим событиям и к агитации взвинченной, ориентированной на Запад молодежи. Общее представление об экономическом их положении составить трудно: Китай представляется слишком обширной и многообразной страной. Но все-таки напрашивается вывод о том, что политическая шаткость, возникшая после свержения династии Цин и прихода к власти милитаристов, стала причиной к ухудшению условий жизни на больших просторах Северного Китая, причем эксплуатация крестьянства усилилась. Ничтожный доход, за счет которого крестьяне сводили концы с концами между сбором урожая от земли, зачастую им даже не принадлежавшей, в некоторые годы вообще отбирался непосредственно войной или из-за сопутствующих ей обстоятельств, голода и эпидемий. Организаторы китайской революции только тогда могли рассчитывать на успех, когда им удастся воспользоваться бедами крестьянства ради приобретения власти, необходимой для всеобъемлющего изменения общества. В самом начале XX века культурный акцент реформаторов иногда служил маскировкой их нежелания предусмотреть практические политические шаги, без которых было не обойтись.