Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 267

При всей важности для европейской истории цивилизации трудов мыслителей остальных стран труды французов произвели на современников самое мощное впечатление. Причин для этого можно привести великое множество: одна из них лежала в самом очаровании этой державы; стойкий престиж достался Франции при Людовике XIV. Вторая причина заключалась в мощнейшем инструменте распространения французской культуры, которым служил французский язык. В XVIII веке он в одинаковой степени считался языком межнационального общения интеллектуалов Европы и приверженцев последней моды; Мария-Терезия и ее дети использовали его в своей семейной переписке, и Фридрих II писал на нем стихи (весьма скверные). Европейская публика гонялась за всеми книгами, написанными на французском языке, и можно предположить, что популярность этого языка практически сдерживала культурный рост языка немецкого.

Владение общим языком делало возможным распространение новых представлений, их обсуждение и критические замечания по их поводу, однако все достижения в сфере практической реформы на текущий момент по большому счету зависели от конкретных политических обстоятельств. Кое-кто из европейских государственных деятелей попытался внедрить «просветительские» идеи в жизнь только в силу совпадения интересов государств с целями философов. Это выглядело особенно очевидным, когда сторонники «просвещенного самодержавия» натолкнулись на сопротивление со стороны носителей личных интересов и консерватизма. Такого рода конфликты со всей наглядностью проявились в навязывании образовательной реформы за счет церкви на территории доминионов Габсбургов или в нападках Вольтера, сформулированных в записке одному из королевских министров, на парламент Парижа, когда его депутаты встали на пути бюджетных новаций. Некоторые правители, такие как русская Екатерина Великая, нарочито выставляли напоказ влияние идей Просвещения на собственное законодательство.

Можно сказать, что идеи эти сыграли не только утилитарную роль в проведении реформы, направленной против церкви, но имели огромное значение в области образования и экономики. Во Франции, по крайней мере, хозяйственные рекомендации просвещенных мыслителей оставили свою отметину на системе управления.

С особой силой внимание философов привлекалось к решению вопросов религии. Религия и религиозное учение все еще конечно же оставались неотделимыми буквально от всех сторон жизни Европы. Дело даже не в том, что церковники претендовали на чрезмерную власть, ведь к тому же они казались буквально вездесущими со своими громадными ведомственными интересами одновременно в общественной и хозяйственной сфере; религия в известной мере пронизывала все аспекты жизни общества, на которые могли обратить внимание реформаторы. Взять хотя бы то, что на пути судебной реформы стояли обвинения в оскорблении святынь или нарушении привилегий церковников; неотъемлемые права церквей на землю становились препятствием для совершенствования хозяйства, монополия клириков на образование обременяла подготовку управленцев, догма не позволяла равного обращения с лояльными и ценными подданными, и получается так, что в частности Римско-католическая церковь всегда становилась врагом всего нового и прогрессивного.

Но в этом заключалось далеко не все, что вызывало нападки со стороны философов. Религия, считали они, совсем не исключала возможности уголовных преступлений. Одним из последних громких скандалов эпохи гонений за веру стала казнь одного протестанта в Тулузе в 1762 году по обвинению в соблазнении католиков мракобесием. За это преступление его подвергли пыткам, суду и казни. Вольтер сделал из этого случая знаменитое дело. Как он ни старался, ему не удалось изменить закон, но при всей жестокости чувств, продолжавших разделять католиков и протестантов Южной Франции, все-таки удалось прекратить такое узаконенное убийство, и они больше там не повторялись. Однако во Франции не было даже минимальной юридической терпимости к протестантам вплоть до 1787 года, а на евреев она так и не распространилась. К тому времени Иосиф II уже внедрил религиозную терпимость на своих католических территориях.

Только по этому факту можно судить о важных пределах практического успеха Просвещения. При всей его революционной мощи, Просвещению оставалось развиваться в рамках все еще сугубо карательной правовой и нравственной структуры старомодной системы. Ее отношения с деспотизмом выглядели неоднозначно: можно было бороться против введения цензуры или практики религиозной нетерпимости в условиях теократической монархии, но при этом успех самих прогрессивных реформ зависел от той же деспотической власти. Одновременно следует помнить, что побуждениями к совершенствованию нашей жизни служили не одни только идеи Просвещения. Атрибуты английского общества, вызывавшие восхищение у Вольтера, появились совсем не в силу Просвещения, и за многочисленные изменения, случившиеся в Англии XVIII века, следует благодарить больше религию, чем «философию».

Величайшая политическая важность Просвещения заключается в его наследии для грядущих поколений. В нем разъясняются и формулируются многие ключевые требования к тому, что следует называть «либерализмом», хотя здесь тоже его наследие выглядит неоднозначным, так как деятели Просвещения стремились не к свободе как таковой, а свободе ради плодов, обещаемых ею. Великим предвидением XVIII века считается допущение возможного счастья человечества на земле; в этот век, можно сказать, не просто предсказали земное счастье как достижимую мечту, но к тому же сформулировали предположение о том, как его измерить (Иеремия Бентам писал об «арифметике счастья» – felicific calculus), и что счастье можно распространять посредством применения рассудка. Прежде всего через Просвещение продвигалась идея о том, что знание в его социальной тенденции представлялось в основе своей даром благодатным и прогрессивным, а поэтому в него нужно верить. Все эти идеи вызвали глубокие политические последствия.

Наряду со всем упомянутым выше в данную эпоху удалось сделать вклад в будущую самую либеральную европейскую традицию, которая обрела более определенную и отрицательную форму; в эпоху Просвещения возник классический антиклерикализм. Критики всего того, что сотворили служители Римско-католической церкви, добились поддержки со стороны государства своих нападок на духовные организации и их авторитетов. Борьба церкви и государства происходила из множества корней, не связанных с философией, но ее всегда можно было представить как продолжение войны Просвещения и рациональности против суеверия и фанатизма. В частности, критике или презрению подверглось само папство; Вольтер, как кажется, одно время полагал, что оно исчезнет до конца века. Величайшим успехом философов в глазах их врагов и многих собственных сторонников выглядел папский роспуск в 1773 году Общества иезуитов.

Кое-кто из философов вел свои нападения на церковь не только как на религиозный атрибут, а и на само вероисповедание. У отъявленного атеизма (вместе с детерминированным материализмом) в XVIII веке имелось свое первое серьезное выражение, но популярности оно не приобрело. Подавляющее большинство тех, кто думал об этих вещах на протяжении эпохи Просвещения, мог вполне скептически относиться к догмам церкви, но все равно придерживался смутной веры в существование Бога. К тому же совершенно определенно они верили в важную роль религии как социальной силы. Как сказал Вольтер, «религия нужна ради блага самого народа». Он в любом случае на протяжении всей своей жизни продолжал утверждать, причем вместе с Ньютоном, существование Бога и умер формально в мире с церковью.