Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 220

Не появилось и какого-либо нового объединяющего принципа, способного послужить делу интеграции Европы. В пример можно привести судьбу османов. Христианские князья, находившиеся в состоянии войны с их мусульманской империей, располагали возможностью обратиться к таким же христианам за помощью, папы сколько угодно могли бы вести рассуждения по поводу крестового похода, но реальность заключалась в том, и турки об этом прекрасно знали, что правители христианских государств готовы были преследовать собственные интересы и при необходимости заключить союз с приверженцами ислама. Османскую империю вовлекли в европейскую политику в силу всевозможных практических соображений. Так наступила эра «реальной политики», то есть сознательного подчинения принципа и чести умозрительному расчету шкурных интересов государства. Обратите внимание на то, что в эпоху, когда европейцы все больше соглашались на то, что от других цивилизаций их отделяют великие культурные особенности (к их чести, они в это сами верили), они обращали мало внимания на имеющиеся атрибуты (и не делали ничего, чтобы создать новые), подтверждающие их фактическое единство. Предложение о создании какого-либо надгосударственного ведомства мог поддержать разве что случайный провидец.

Возможно, тем не менее, что объяснение тут лежит всего лишь в новом осмыслении своего культурного превосходства. Европа вступала в эпоху победоносной экспансии и не нуждалась в коллективных учреждениях, способных указать на это. Наоборот, на протяжении предстоящих столетий шло придание лоска авторитету государств, а вместе с ним власти их правительств. Важно при этом не впасть в заблуждение по поводу форм правления. При всех спорах вокруг того, кто должен осуществлять власть в государстве, и массы трудов на политические темы, авторы которых предлагали всевозможные для нее ограничения, общая линия вела к одобрению идеи законодательного суверенитета. То есть европейцы пришли к ощущению того, что, когда государственная власть находится в достойных руках, никаких ограничений его полномочий по внедрению законов быть не должно.

Даже с учетом такой оговорки речь идет о громадном отрыве от мышления прошлого. Для средневекового европейца предположение о существовании прав и правил, стоящих выше человеческого вмешательства, юридической неприкосновенности и формальных свобод, неизменных для последующих законодателей, фундаментальных законов, обязательных для исполнения всегда, или нерушимых законов Божьих, выглядело общественным и юридическим, а также теологическим богохульством. Английские юристы XVII века никак не могли выпутаться из разногласий по поводу того, что следует считать фундаментальными законами их страны, но все думали так, что они должны существовать. Столетие спустя ведущие юридические умы Франции занимались тем же самым. Тем не менее в конечном счете в обеих этих странах (и практически во всех остальных странах в большей или меньшей степени) была признана идея о том, что верховная, юридически неограниченная законодательная власть является характерной чертой государства.

Но для такого признания потребовалось много времени. На протяжении большей части начала новейшей истории Европы появление современного суверенного государства затмевалось тем фактом, что наиболее распространенной формой правления оставалась монархия. Борьба вокруг полномочий правителей во многом определяет содержание европейской истории на протяжении этих веков, причем иногда вообще трудно разглядеть, что там на самом деле стояло на кону. Притязания августейших правителей, в конце-то концов, можно было оспорить по двум достаточно наглядным причинам: в силу существования недовольства тех, кто считал неправильным предоставление тому или иному правительству полномочий, достойных настоящего монарха (можно сказать, что речь идет о «средневековой» или «консервативной» защите свобод), а также тех, кто допускал наделение правительства такими полномочиями, но опасался их сосредоточения в недостойных руках (так возникла «современная» или «либеральная» защита свободы). На практике эти два аргумента часто сплетаются в плотный клубок, но существующая путаница сама по себе служит показателем смены представлений.

Если отойти от правового принципа, тогда укрепление государства проявится в растущей способности монархов придерживаться своего пути. Подтверждением служит практически повсеместное снижение в XVI и XVII веках роли представительных учреждений, появившихся во многих странах ближе к завершению Средневековья. К 1789 году практически всей Западной (если не Центральной и Восточной) Европой управляли монархи, не чинившие особых препятствий деятельности представительных органов; главное исключение коснулось Великобритании. В XVI веке короли стали пользоваться властными полномочиями, которые средневековым баронам и бюргерам показались бы чрезмерными. Данное явление иногда характеризуется как укрепление абсолютной монархии. Если не преувеличивать возможности монарха в фактическом принуждении подданных к исполнению его воли (для многих могла бы существовать система практических проверок его власти, которые выглядели такими же ограниченными, как средневековая неприкосновенность или представительное собрание), тогда это слово здесь уместно.

Повсеместно или практически повсеместно относительная сила правителей в борьбе со своими противниками с XVI века и дальше несравненно возросла. С появлением новых финансовых ресурсов монархи получили возможность для содержания регулярных армий и артиллерии, применявшихся против вельмож, которым они были не по средствам. Иногда такая монархия пользовалась медленным становлением национального самосознания подданных для обуздания зарвавшихся сановников. Во многих странах к концу XV века в обществе появилось согласие на новое августейшее правительство на том условии, что оно обеспечит мир и порядок. Практически в каждом случае существовали конкретные причины, но почти повсеместно монархи возвысились еще больше над сословием вельмож и подкрепили свои новые притязания на уважение и авторитет с помощью пушек и поборов. Принудительное разделение полномочий с самыми влиятельными подданными, чей статус фактически и иногда юридически требовал назначения на государственную должность, перестало слишком уж угнетать королей. Тайный совет Англии при Тюдорах время от времени являл собой образец меритократии в той же самой степени, что и собрание магнатов.

В XVI веке и начале XVII века в сложившихся тогда условиях появилось так называемое «государство Возрождения». Такое напыщенное название досталось раздутой бюрократии, состоявшей из августейших наемных работников и движимой стремлением к централизации государства, зато его суть вполне можно познать, если вспомнить о подразумеваемой противоположности в виде средневекового царства, управленческие функции которого часто в огромной мере делегировались подневольным чиновникам, находившимся в феодальной и личной зависимости, или к корпорациям (крупнейшей из которых числилась церковь). Конечно же ни одна из этих двух моделей в чистом виде никогда в истории человечества не существовала. Всегда встречались придворные чиновники категории «новые люди» туманного происхождения, да и задачи правительства нынешних государств все еще передаются в ведение общественным организациям. Никакого внезапного перехода к современному «государству» разглядеть в нашей истории не получается: этот процесс растянулся на многие столетия, на протяжении которых подчас использовались устаревшие его разновидности устройства, причем долгое время европейские государства по сравнению с государствами азиатскими казались слабыми и непредсказуемыми. В Англии представители династии Тюдоров подчинили себе существовавшее тогда ведомство королевских мировых судей, чтобы сплотить местное мелкопоместное дворянство в структуру правительства при августейшей особе. Речь идет об очередном этапе длительного процесса подрыва феодальной власти, которая где бы то ни было еще сохранялась на протяжении сотен лет.