Изабелла Католичка. Образец для христианского мира? - читать онлайн книгу. Автор: Жозеф Перес cтр.№ 18

Учрежденный ради того, чтобы покончить с ересью иудействующих, трибунал инквизиции должен был бы исчезнуть в то же время, что и проблема, его породившая. Можно считать, что цель эта была достигнута в 1500 году. Наибольшей смертоносной силой инквизиция обладала, как кажется, в период ее становления. За двадцать лет ценой страшных репрессий суд расправился с испанскими иудействующими. С 1500 года этот вид ереси почти не встречается в деятельности трибуналов; оно вновь занимает первое место с появлением в последние годы XVI века португальских «conversos». Однако утверждение о том, что иудаизм был искоренен, было бы преувеличением. В Испании еще оставались марраны — на первый взгляд католики, но в действительности исповедовавшие иудаизм, — правда, их становилось все меньше, и жили они в постоянном страхе разоблачения.

Нужно ли было продлевать существование инквизиции, превратив ее в постоянно действующий трибунал? Соответствующие указания наводят на мысль о том, что ее создатели намеревались учредить временный судебный орган, предназначенный для борьбы не сколько с ересью в целом, сколько с иудействующей ересью. Это, впрочем, и шокировало таких людей, как Талавера или Пульгар. После смерти королевы Изабеллы в 1504 году нашлось множество людей, критиковавших методы инквизиторов и указывавших на их злоупотребления; эти же люди пытались убедить новых правителей — Филиппа Красивого и его окружение — упразднить судебный орган, который, казалось, устарел и вызывал осуждение у части населения. Смерть Филиппа, наступившая в 1506 году, положила конец этим надеждам. В 1507 году в Кастилию вернулся король Арагона, начавший править ею от имени своей дочери, королевы Хуаны Безумной. Этот человек придавал слишком большое значение учреждению, навязанному обществу, несмотря на критику со всех сторон; вскоре ему стало казаться, что оно может стать инструментом в руках власти. Ей вовсе не запрещено «подсказывать» инквизиции, чем та должна заниматься в областях, не имеющих ничего общего с защитой веры, — до такой степени, что некоторые историки усматривают в инквизиции ранние проявления регализма. Во вступлении к закону трибунала, обнародованному в 1484 году, можно отметить знаменательную в этом отношении фразу. Верховный инквизитор Торквемада использует следующую формулу: «По приказу сиятельнейших короля и королевы... я, настоятель Святого Креста... верховный инквизитор и т. д.», открыто признавая, что он повинуется королям. При других обстоятельствах Торквемада пользуется аналогичным выражением: «их светлость приказывают...». Яснее выразиться нельзя: верховный инквизитор открыто ссылается на светскую власть, хотя формально он получил свою миссию от папы. Фердинанд же без колебаний отдает распоряжения трибуналу, не опираясь при этом на посредничество Торквемады. Он не терзается сомнениями, доверяя инквизиторам задачи мирского характера. Так, в ноябре 1480 года фра Диего Магдалена, назначенный инквизитором Валенсии, получает приказ следить за всеми чиновниками короля, от генерального наместника до последнего из своих порученцев. Иными словами, вот та основная роль, которую Фердинанд отводил инквизиции; этот орган был нужен больше ему, чем Изабелле. Понятно, что король воздержался от ее упразднения: раз инквизиция достигла своей главной цели, значит, она и в дальнейшем может приносить государству пользу. Его преемники пришли к тому же заключению. Вот одна из причин, позволивших инквизиции продлить свое существование вплоть до 1834 года.

Сколько жертв на ее счету? В начале XIX века на этот вопрос попытался ответить Льоренте. По его словам, с момента основания инквизиции по начало XIX века судебному разбирательству подверглись 340 592 человека; 31 913 человек были сожжены, 17 659 были казнены заочно («в изображении»), 291 021 возвращен в лоно церкви или приговорены к меньшим мерам наказания. Это спорный подсчет: Льоренте упрекали в том, что он завысил число жертв. Двадцать лет назад за эту проблему взялись Хайме Контрерас и Густав Геннингсен, воспользовавшись более солидной базой ^[42]. Эти историки выяснили, что в целом в суде разбиралось 125 000 дел. Они утверждают, что смертная казнь была вынесена в 3,5% случаев, но только 1,8% осужденных были казнены, остальных приговорили к смерти заочно. Итак, на счету инквизиции за все время ее истории около 10 000 приговоров, устанавливающих наказание в виде смертной казни.

Эта цифра отличается от тех, что нам обычно озвучивают. Религиозные войны в Европе унесли гораздо больше жизней. Одна лишь Варфоломеевская ночь (24 августа 1572 года) в Париже положила на их алтарь по меньшей мере 3000 жертв — больше, чем можно было насчитать жителей в иных городах Франции. В наши дни подобные рассуждения слышны все чаще; это дает понять, что испанская инквизиция — всего лишь один из общих симптомов религиозной нетерпимости, характеризующей всю Европу, а потому нет смысла уделять ей особое внимание. О тенденции ограничить значение инквизиции красноречиво свидетельствует папская декларация «Память и Примирение», в которой католическая Церковь просит прощения за все злоупотребления, совершенные этим трибуналом; при чтении документа складывается ощущение, что этих прискорбнейших правонарушений в конечном счете было меньше, чем тех, что были совершены другими религиями. Однако проблема, поставленная инквизицией, не сводится к статистическим данным и мрачным подсчетам. Против этой тенденции обезличить испанскую инквизицию — иными словами, простить ее, хотите вы того или нет — можно выдвинуть следующий аргумент: испанская инквизиция не является проявлением религиозной нетерпимости, как в других странах Европы. В своей работе, посвященной Эразму Роттердамскому, Марсель Батайон внес ясность в этот вопрос: «Испанские репрессии отличаются не столько жестокостью, сколько мощью бюрократического, полицейского и судебного аппарата, коим располагала инквизиция. Ее централизованная организация плотной сетью покрывала весь полуостров; ее информаторы находились даже за границей [...]. Поскольку эдикт веры предписывал каждому сообщать о замеченных им преступлениях против общей веры, вовлеченным в инквизиторскую деятельность волей-неволей оказался весь испанский народ» ^[43]. В силу такой характеристики сравнение с другими странами становится неубедительным. Повсюду в других странах наблюдались вспышки религиозной нетерпимости, оставлявшие после себя тысячи жертв, — вспышки, предшествовавшие более-менее мирным периодам или следовавшие за ними. Нетерпимость в Испании, конечно, обернулась меньшими потерями — и все же это была нетерпимость, которой вдобавок придали официальный характер; нетерпимость организованная и бюрократизированная, сохранявшаяся гораздо дольше, нежели в других странах.

Инквизиция обрушилась лишь на тех новых христиан, о которых думали, что их обращение не было ни полным, ни искренним. У тех, кто предпочел остаться иудеем, пока оставалось право соблюдать обряды своей религии. Однако с самого начала правления, одновременно с тем, как католические короли дали понять, что не допустят никаких покушений на евреев, власти ввели в силу старые распоряжения, вплоть до сего дня остававшиеся мертвой буквой закона. Отныне евреи обязаны были носить круглый знак и жить в закрытых кварталах (juderias), отделенных от остального города; им было дозволено выходить из своего квартала в течение дня, чтобы заниматься делами, но проводить ночь и обедать они должны в его стенах. Эти дискриминационные меры — так в Испании впервые были созданы гетто, — казалось, не слишком взволновали евреев. Наведение в обществе порядка и покровительство королей казалось им более существенными гарантиями, чем все эти притеснения, которые они, возможно, считали временными. Декрет об изгнании 1492 года застал их врасплох, они совершенно не были готовы к такому повороту событий. Однако если осветить это событие в ретроспекции, то меры, ему предшествовавшие, можно истолковать как желание сделать жизнь евреев невыносимой.