Царствование императора Николая II - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Ольденбург cтр.№ 65

«Только неразумное резонерство, – писал Д. И. Менделеев, – спрашивало: к чему эта дорога? А все вдумчивые люди видели в ней великое и чисто русское дело… путь к океану – Тихому и Великому, к равновесию центробежной нашей силы с центростремительной, к будущей истории, которая неизбежно станет совершаться на берегах и водах Великого океана».

Государь в полной мере сознавал все историческое значение «большой азиатской программы». Он верил в русское будущее в Азии и последовательно, упорно прокладывал пути, «прорубал окно на океан» для Российской империи. Преодолевая сопротивление и в своем ближайшем окружении, и в сложной международной обстановке, император Николай II на рубеже XX в. был главным носителем идеи имперского величия России.

Государь не любил войну; он даже готов был отказаться от многого, если бы этой ценой действительно удалось достигнуть «мира во всем мире». Но он также знал, что политика капитуляций и «свертывания» далеко не всегда предотвращает войну.

С давних пор – еще с 1895 г., если не раньше, – государь предвидел возможность столкновения с Японией за преобладание на Дальнем Востоке. Он готовился к этой борьбе как в дипломатическом, так и в военном отношении. И сделано было немало: соглашением с Австрией и восстановлением «добрососедских» отношений с Германией Россия себе обеспечивала тыл. Постройка Сибирской дороги и усиление флота давали ей материальную возможность борьбы.

Но если основные вехи русской политики были поставлены правильно, то практическое исполнение оставалось весьма несовершенным. В частности, для укрепления русских позиций на Дальнем Востоке было сделано недостаточно. Постройка Порт-Артурской крепости продвигалась крайне медленно, средства на нее отпускались скудно, в то самое время как на оборудование огромного порта в Дальнем на том же Ляодунском полуострове истрачено было до 20 миллионов. В этом едва ли была чья-либо сознательная злая воля – тут сказывалась характерная черта С. Ю. Витте: на то, что было в его непосредственном ведении, всегда находились средства из бюджетных «остатков», тогда как требования других ведомств, в том числе военного, подвергались строгой предварительной урезке.

Но и Военное министерство в лице генерала А. Н. Куропаткина не проявляло подлинного живого интереса к дальневосточным начинаниям. Военный министр еще в 1903 г. упорно доказывал невозможность отправки значительных подкреплений на Дальнем Восток, утверждая, что это слишком ослабило бы Россию на западной границе. С этим сопротивлением «ведомств», никогда, разумеется, не принимавшим форму прямого неповиновения, а только всевозможных оттяжек и отговорок, государю было нелегко бороться. Все значение столь не любимых министрами и столь вообще непопулярных «квантунцев», как их называли, – А. М. Безобразова, адмирала Абазы, отчасти и наместника Е. С. Алексеева – в том и было, что они должны были сообщать государю обо всем, что не доделано; они являлись как бы «государевым оком», наблюдавшим за исполнением его велений; «орудием, которым государь колол нас», «горчичником», не дававшим министрам уснуть, как выразился Куропаткин в своем дневнике. Но конечно, творили «большую политику» не эти люди: основные вехи были поставлены государем, и уже давно.

За весь 1903 г., когда военные агенты на Дальнем Востоке сообщали в один голос об энергичных приготовлениях Японии, русские силы в Приамурье и в Порт-Артуре были увеличены на каких-нибудь 20 000 человек, хотя, например, статс-секретарь Безобразов настаивал на сосредоточении в Южной Маньчжурии армии хотя бы в 50 000 человек. Военный министр всячески от этого уклонялся. «Я не переставал в течение двух лет ему говорить, – писал государь в апреле 1904 г. императору Вильгельму, – что надо укрепить позиции на Дальнем Востоке. Он упорно противился моим советам до осени, а тогда уже было поздно усиливать состав войск».

Если в высших правительственных кругах относились холодно к дальневосточным начинаниям, то в обществе преобладало равнодушное, а то и прямо отрицательное отношение к ним.

Япония в то же время готовилась к этой борьбе с отчаянной энергией. Престиж неодолимой силы европейских держав стоял в то время очень высоко. Япония быстро усваивала европейскую технику и многие внешние формы; старалась заручиться поддержкой среди «белых», приноравливаясь умело к их понятиям.

Идея войны с Россией возникла в японской народной психологии задолго до 1904 г. Так, известный англо-японский писатель Лафкадио Хирн, описывая возвращение японских войск после войны с Китаем (в 1895 г.), отмечает, как нечто обычное, естественное, слова старого японца о мертвых, которые вернутся: «Из Китая и из Кореи они придут, и те, кто покоятся в морских глубинах… Они услышат зов и в тот день, когда воинства Сына Неба двинутся против России…» Японский народ сжился с этой мыслью.

С 1895 по 1903 г. японская армия мирного времени была увеличена в два с половиной раза; ^[56] число орудий – более чем утроилось; были, кроме того, подготовлены кадры, давшие возможность выставить армию гораздо более многочисленную, чем рассчитывали военные агенты всех стран. На эти сооружения были истрачены поступления по китайской контрибуции за войну 1894–1895 гг., а отчасти за «боксерское» восстание, причем, по иронии судьбы, Россия в свое время была поручительницей за исправную уплату Китаем своего военного долга!

Еще значительнее было увеличение флота. Он был прямо создан наново, преимущественно на английских верфях; вместо флота, который был количественно слабее китайского или хотя бы голландского, возникла боевая сила великодержавного масштаба.

Все эти усилия делались ввиду серьезной борьбы наступательного характера, борьбы за первенство на Дальнем Востоке, и Япония выбрала для начала войны наиболее удобный для нее момент. Было бы лицемерием укорять ее за то, что она преследовала с железной последовательностью свои цели; но в то же время следует признать, что в конфликте 1904 г. она и по существу, и по форме была нападающей стороной. Россия могла бы избежать борьбы только путем капитуляции, путем самоустранения с Дальнего Востока. Никакие частичные уступки – а их было сделано много, и в их числе была задержка отправки подкреплений в Маньчжурию, – не могли не только предотвратить, но и отсрочить войну.

* * *

Русско-японская война была – после перерыва в несколько десятков лет – первой большой войной с применением современного оружия – дальнобойной артиллерии, броненосцев, минного флота. Но тогда еще не было ни аэропланов, ни дирижаблей; а беспроволочный телеграф и подводные лодки еще только-только начинали применяться и почти не играли роли в этой борьбе.

Хотя русская армия мирного времени и насчитывала около миллиона бойцов, в январе 1904 г. вооруженные силы России на всем Дальнем Востоке не достигали 100 000 человек. Из них около 20 000 составляли гарнизон Порт-Артура; до 50 000 было сосредоточено в Уссурийском крае, менее 20 000 стояло гарнизонами по Маньчжурии. Сообщение с Россией поддерживалось одноколейной Сибирской дорогой, только что достроенной и пропускавшей всего четыре пары поездов в день. Круго-Байкальская дорога еще заканчивалась; а местное население русского Дальнего Востока, откуда могли в первую очередь прибыть призванные под знамена запасные, не достигало и миллиона. Япония в момент мобилизации могла выставить, по расчетам военных агентов, армию в 375 000 человек (потом оказалось, что мобилизовано было свыше 500 000). И она обладала достаточным транспортным флотом, чтобы одновременно перевозить две дивизии со всем необходимым оборудованием. А от японских портов до Кореи было меньше суток пути.