История Англии и шекспировские короли - читать онлайн книгу. Автор: Джон Джулиус Норвич cтр.№ 43

Холиншед, надо заметить, ничего не пишет о ранних стадиях болезни короля, первый раз упоминает о ней в хронике 1412 года, полагая, что до этого времени Генрих вел деятельный образ жизни, в том числе и с оружием в руках. По мнению хрониста, король персонально не подавлял восстания 1405 и 1408 годов только потому, что это сделали за него другие. В пьесе же Фальстаф уже в первом акте (вторая сцена) говорит о «проклятой апоплексии… нечто вроде летаргии… сонливости крови, какой-то окаянной чесотке», а во втором акте (вторая сцена) заболевание отца подтверждает и принц Хэл. Когда, наконец, в третьем акте появляется сам король — перед восстанием архиепископа в 1405 году, — то он не только страдает бессонницей, но уже и «две недели болен» ^[124]. Во время следующего появления — в четвертой сцене четвертого акта — Генрих уже находится в Иерусалимской палате, где ему и предстоит умереть. Возможно, в данном случае Шекспир в полной мере испытал на себе влияние Сэмюеля Даниэля, у которого весь этот период описан под призмой болезни короля. Как бы то ни было, здоровье Генриха стало ухудшаться вскоре после обезглавливания архиепископа Скрупа — именно с этой казнью в народе связывали недуг короля, и в этом отношении к исторической правде ближе оказались Шекспир и Даниэль, а не Холиншед.

Во второй сцене первого акта нам показывают очень забавный эпизод с участием лорда-верховного судьи: мы видим впервые этого господина, которого паж Фальстафа представляет как «джентльмена, посадившего принца под арест за то, что тот ударил его из-за Бардольфа». Позднее Фальстаф напоминает ему о сути инцидента: «Что до пощечины, которую закатил вам принц, то он дал ее как невежливый принц, а вы приняли ее как благоразумный лорд». История о заключении в тюрьму Хэла за нанесение физического оскорбления судье сэру Уильяму Гасконю произрастает из книги «Правитель» («The Gouernour»), написанной в 1531 году сэром Томасом Элиотом «для Генриха VIII и других государей» ^[125]. Почти наверняка это чистейшая легенда. Если бы наследник трона действительно был посажен в кутузку, как утверждает Элиот, то о таком невероятном событии непременно должны были остаться свидетельства юристов. Тем не менее для Шекспира эта история была слишком соблазнительна, чтобы ее проигнорировать. Однако драматург вовсе не намерен представлять нам принца в неблаговидном свете. Напротив, он демонстрирует его великодушие и благородство, когда младший Генрих, взойдя на трон, утверждает верховного судью в его должности:

Наверное, Генрих и сказал бы эти прекрасные слова Гасконю, если бы тот продолжал оставаться верховным судьей, однако после смерти больного короля он им уже не был. Возможно, Гасконя и приглашали на сессию парламента 15 мая 1413 года, но патент его преемника сэра Уильяма Хэнкфорда подписан 29 марта. Нам неизвестно, лишал ли его должности младший Генрих, вступив на престол. В то время Гасконю было за шестьдесят, и мы знаем, что он не был в опале: в 1414 году по королевскому позволению из леса Понтефракт ему ежегодно доставляли оленей — четыре самца и четыре самки.

Все другие погрешности — если их можно так называть — проистекали больше из авторских предубеждений, а не из исторических заблуждений. Шекспир, к примеру, испытывал инстинктивную неприязнь к Нортумберленду, и это проявилось в излишнем очернительстве персонажа. Ни в одном из имеющихся источников не содержится обвинений графа в «притворной хвори» ^[127] во время последнего мятежа сына: будто бы он прикинулся больным, чтобы увильнуть от сражения при Шрусбери. Не имеется свидетельств и того, что граф якобы бросил архиепископа Скрупа в 1405 году ради своих выгод в Шотландии. Согласно Холиншеду, он бежал только после того, как восстание потерпело крах и рухнули все надежды на успех. Хроники подтверждают, что Нортумберленд проявил исключительное мужество при Брамем-Муре, где, по свидетельству Холиншеда, граф «отважно встретил врагов… к которым народ не испытывал ни малейшей жалости, восхваляя его храбрость, геройство (sic) и доблесть». В пьесе об этом, естественно, ничего не говорится, а лишь сообщается о победе:

Джон Ланкастерский, с ним мы познакомились в первой части, отличился в битве при Шрусбери, но в лесу Голтри предстает явно в неприглядном свете: бессовестно обманывает архиепископа и его соратников, обещая выполнить их требования и беря затем под стражу. Это не может не удивлять, поскольку, как свидетельствует Холиншед, переговоры вел Уэстморленд, хотя, конечно, Джон формально должен был принимать капитуляцию повстанцев, являясь представителем отца. Трудно понять, почему он добровольно взял на себя эту неблаговидную роль. Иногда высказывается предположение, будто бы Шекспир хотел подчеркнуть жестокосердие рода Болингброков, но эта догадка представляется совершенно несостоятельной. Джон все-таки приходился братом принцу Уэльскому, самому блистательному представителю этого семейства. Не выдерживает критики и другая теория: будто бы уловка Джона вполне соответствовала вкусам аудитории Елизаветинской эпохи, считавшей, что для достижения своей цели все средства хороши ^[129]. Концепция сомнительная.

Далее мы наблюдаем один из самых трогательных эпизодов всей пьесы (IV. 5): принц сидит у постели умирающего отца, берет с подушки корону, надевает на свою голову и уходит из палаты. Король пробуждается, обнаруживает, что корона исчезла, и зовет лордов. Они находят Хэла в соседней комнате, приводят обратно, и Шекспир устраивает для нас вторую волнующую сцену примирения отца и сына; первую мы видели в части I (III. 2). Король упрекает принца: