– Как тогда, – тихо сказала она. – Ты помнишь, какой сегодня день, Июль?
– Двадцать пятое ноября, вторник, – ответил без раздумий.
– Точно. А пять лет назад это была среда.
Потом она потянула его за собой.
– Пойдем, холодно. Вивальди на улице я больше не играю.
Илья пошел за женой.
Пять лет назад была среда.
Вивальди на улице я больше не играю…
Так это что же… день их встречи? Она помнит?!
– И все же куда ты потратила те пять тысяч? – Илья открыл дверь подъезда.
– Думаю, спустя пять лет можно признаться. Я их инвестировала в твоего друга Контрабаса.
Он молчал. И думал о том, как сильно изменилась его жизнь за прошедшие пять лет. Пять очень счастливых лет.
Уже в лифте, целуя Май в холодный нос, Илья произнес:
– Неплохое вложение.
***
Вспомни Контрабаса – и вот он, пожалуйста. Впрочем, Сева не мог пропустить премьеру. Всегда поздравлял. Раньше, бывало, и в театр заходил на премьеры. Но теперь – лишь звонок из Вены.
Майя прошла за Ильей на кухню, продолжая телефонный разговор. И там наблюдала, как он достает шампанское и бокалы, открывает с мягким хлопком бутылку. И, разливая напиток по фужерам, произносит:
– Передавай привет господину Контрабасу.
Майя послушно и с улыбкой ретранслировала привет собеседнику.
– Илье Юльевичу мое почтение, – ответствовал Всеволод. «Горгоныч» и «мсье Медуз» канули в лету, как только Майя сообщила о своем грядущем замужестве. С тех пор – только Илья Юльевич, не иначе. Впрочем, и «господин Контрабас» Июля теперь звучало иначе. Не только с иронией, но и толикой уважения. – Ладно, МайМихална, откланиваюсь. Празднуйте спокойно. Заслужили.
Майя попрощалась с другом и отложила телефон. Невеселый голос у Севки, и уезжал он в Вену совсем не в том настроении, в каком должны быть люди, приглашенные в Венский филармонический. Но ответа Майя пока так и не добилась. Впрочем, она еще и не старалась толком. Но обязательно постарается в самое ближайшее время. Только не сейчас. Сегодня… сегодня совершенно особенный день. И Майя приняла протянутый бокал.
– С премьерой, Май. С очередной великолепной премьерой.
Нельзя сказать, что он был особенно щедр на комплименты. Или, наоборот, скуп. Но Майя точно знала, что все его слова – искренни. Поэтому – согрели.
– Спасибо, – кивнула и пригубила холодного шампанского.
Он отпил существенно больше. А потом они молчали и смотрели друг на друга, забыв о напитке. Майе было, что сказать, но она почему-то не спешила нарушить тишину. Может быть, потому что не могла расшифровать выражение его лица. И спустя какое-то время вдруг поняла, что он решается. Решается сообщить что-то важное. Очень важное.
– Что? – собственный голос прозвучал тихо. Но в безмолвии вечерней квартиры – отчетливо. Так же отчетливо прозвучал звук соприкосновения фужера с поверхностью стола. Июльские ладони идеально облекли ее лицо.
– Май, я хочу ребенка.
Она ждала этих слов. Майя поняла это, как только Илья их произнес. Ждала. Знала, что ждал и он. Давал ей время. А теперь оно пришло. И пора сказать ему об этом.
– Когда?
Июль моргнул, кажется, растерянно. Кажется, не ждал такого короткого делового вопроса. А Майя молчала и смотрела на своего мужа.
Прочитаешь по глазам, любимый?
– Ну… это ведь не компьютерная программа, правда? – наконец ответил Илья. В голосе слышалась так несвойственная ему неуверенность. – Нельзя сказать точную дату. Давай, для начала… ты перестанешь принимать противозачаточные таблетки.
Время пришло. Время сделать тайное майское знание – явным майско-июльским. Майя повернула голову и прижалась губами к его ладони. И туда же прошептала.
– А я уже. – Выдохнула. Вздохнула глубоко. – Исполнила оба твоих пожелания.
Он сначала не понял – это было видно по глазам. Потом… потом пришло понимание. Потом – осознание. А потом…
Все его лицо, состоящее из ровных линий – прямой нос, узкие губы, четко очерченный подборок, внимательные цепкие глаза – вдруг разом потеряло всю свою твердость. И разом стало каким-то по-детски мягким, открытым. И на этом лице – неприкрытая беззащитность потрясенного взгляда. Никогда она не видела у него такого взгляда. Но и о том, что Июль станет отцом, Майя ему тоже до этого не говорила.
Севшим голосом, почти беззвучным шепотом:
– Когда?
– Ну… это ведь не компьютерная программа, правда? – у нее было время осознать эту новость. И теперь Майя могла даже чуть-чуть улыбнуться. – Нельзя сказать точную дату. – А потом прижалась щекой к его груди. Шестнадцатая, восьмая, шестнадцатая. – Но между нами только июнь, любимый.
Он обнял ее крепко-крепко. И прошептал куда-то в волосы:
– Июньский ребенок?
Майя кивнула.
За окном у какой-то машины сработала сигнализация. Она протяжно и громко издавала монотонные звуки.
Илья стоял, осмысливая то, что держит сейчас в своих руках две жизни. Две! Он не мог говорить. Что-то внутри мешало дышать. Что-то, что, отнимая дыхание, одновременно возносило его над землей, над этой квартирой, над городом, над всей вселенной. Ему хотелось жить. Очень хотелось жить, держа в своих руках эти жизни. День за днем. Год за годом. Рядом. Вместе.
Прошло немало времени, прежде чем он смог сказать:
– Девочка моя, моя Май… Спасибо.