– Понятно, – кивнула я.
– Второй отвечает за настоящее. А третий – это пожелание на будущее. А теперь идите за мной.
Идя за ней, я думала об отце Кевине. В свой первый камешек я вдавила всю свою злость на «черно-коричневых», на британцев и всех тех, кто воюет с женщинами и детьми. К этому добавила еще собственные сожаления и чувство вины, а затем бросила камень в воду. Я слышала, как он упал на дно.
Растирая вторую гальку пальцами, я молилась о защите для Питера Кили и об успехе комитета. Потом отпустила камень в колодец и услышала тихий всплеск.
Последний свой камешек с зеленой прожилкой я заговаривала долго. Я пожелала свободы Ирландии. Хочу, чтобы мы с Питером были вместе. Хочу мира. Я бросила камень в воду, и по поверхности разошлись круги. «Круги и спирали, – любила говорить моя бабушка. – Вся жизнь – это сплошные круги и спирали».
Уже спускались сумерки, когда мы оставили колодец и направились по берегу обратно. Со стороны Голуэя шла женщина. Я заметила красную полоску нижней сорочки под краем длинной синей юбки. На плечах у нее была черная шаль, очень похожая на мою. «Это молодая женщина», – подумала я.
Двигалась она легко, перескакивая с камня на камень. Но, когда мы подошли ближе, я увидела, что волосы ее седые, а лицо порыто морщинами.
Женщина что-то сказала Мауре по-ирландски.
– Она поздоровалась. Пожелала, чтобы Господь благословил вас.
– Спасибо, – сказала я незнакомке.
Та снова что-то пролепетала на ирландском. Маура ответила ей, и женщина кивнула.
Маура обернулась ко мне:
– Она спросила, не чужестранка ли вы – может быть, Sassenach, англичанка. А я объяснила, что вы одна из наших, только из Америки.
Последовали новые вопросы.
– Она хотела бы знать, откуда вы, – сказала Маура, – из какого места?
– Ну, округ Кук, – ответила я, – Чикаго.
Маура засмеялась и что-то сказала женщине, которая тоже улыбнулась.
– Нет, она имела в виду, из какого графства в Ирландии ваши предки, – объяснила Маура.
– Как раз отсюда, – сказала я. – Из графства Голуэй. С берегов залива Голуэй.
Маура перевела, и это потянуло за собой новые вопросы.
– А фамилии вашей семьи?
– Кили и Келли, – ответила я.
Маура передала женщине, и она разразилась непонятной тирадой.
– Какие именно Келли и Кили? Их тут много.
– Деда моего звали Майкл Келли, – начала я.
– Как и моего, – фыркнула Маура. – В Голуэе половину мужчин зовут Майкл Келли. Это мало чем может помочь. А его отца как звали?
– Не знаю, – пожала плечами я.
Пожилая женщина подалась вперед, словно пытаясь разобрать незнакомые слова.
– Мою бабушку в девичестве звали Онора Келли, – продолжила свои попытки я.
– А кто был ее отец? – уточнила Маура.
– Не знаю.
Старушка презрительно фыркнула и что-то сказала Мауре.
– Она не может понять, как это вы не знаете таких вещей, – пояснила Маура.
Они снова заговорили.
– А не были ли у них лендлордами Линчи? – попыталась разобраться Маура.
– Я не уверена, но точно помню разговоры про мисс Линч. Звали ее Генриетта Линч, и она была крестной моей бабушки Майры. Мою сестру назвали в честь нее.
Когда Маура перевела это, женщина немного отстранилась и, затаив дыхание, что-то тихо спросила. Маура засмеялась.
– Она интересуется, не протестантка ли вы.
– Нет, нет, что вы. Погодите, я вспомнила. Моя прабабушка работала у Линчей, и мисс Линч любила ее. Поэтому она учила ее дочерей в Большом доме.
Маура перевела, и женщина понимающе кивнула, после чего хлынул еще один поток ирландской речи.
Маура во время этого монолога продолжала кивать, а потом сказала:
– Ей кажется, что она поняла, кто вы. Вашей прабабушкой была Мэри Уолш, которая вышла за Джона Кили из Карны в графстве Коннемара. Нора, на озере Лох-Инах мы были в двух шагах от Карны.
Теперь речь незнакомки приобрела напевный ритм, напоминающий балладу. Маура воспроизводила слова, стараясь повторить и мелодию повествования.
– Он был рыбаком и жил неподалеку отсюда в таунленде Фрипорт, что в Барне.
Женщина показала куда-то вдаль. Потом взяла меня за руку и повела по берегу. Я все время спотыкалась на круглых камнях, которыми было усыпано побережье, но она поддерживала меня, странным образом цепляясь за поверхность камней пальцами ног, чтобы не скользить. Маура шла сзади.
– Куда мы направляемся? – встревожилась я. – Скажите ей, что нам нужно вернуться в Голуэй-Сити, чтобы попасть на поезд.
Маура перевела ей мои слова, но та оборвала ее.
– Она говорит, что будут и другие поезда, – пожала плечами Маура.
Еще пятнадцать минут мучительной ходьбы по камням, и мы остановились. Женщина показала на полоску травы между берегом и дорогой.
– Здесь, – сказала она по-английски. – Фрипорт.
И дальше вновь затарахтела на ирландском.
– Здесь была рыбацкая деревушка, где родилась ваша бабушка ирландка, – перевела мне Маура.
– Но здесь ведь ничего нет, – удивилась я.
– Смотрите, – сказала мне женщина.
Только теперь я заметила лежащие один поверх другого заросшие травой камни. Все эти развалины располагались на пустыре с определенными интервалами друг от друга.
– Старые стены? – догадалась я.
Женщина поняла меня и кивнула, потом что-то объяснила Мауре.
– Эти камни – все, что осталось от стоявших тут хижин, – сказала мне Маура.
Последовал долгий отрезок на ирландском. Маура выслушала и начала пересказывать мне:
– На этой земле стояло много рядов домиков, все близко друг от друга. Тридцать семей. Мужчины рыбачили вместе с людьми из Кладдаха. Ее бабка рассказывала ей, как их лодки, púcáns, выходили в залив, поднимая свои красные паруса, и, объединившись с флотилией из Голуэя, отправлялись в открытое море. А возвращаясь, привозили своим женщинам улов. Они и сейчас так делают. У ее сына есть лодка. А сама она продает рыбу под Испанской аркой. Сейчас возвращается оттуда домой.
– Я была там, – сообщила я. – И смутно вспоминаю, как моя бабушка рассказывала об этом. Но что же случилось с деревней?
Женщина взяла меня за обе руки и очень медленно рассказала по-ирландски, а Маура перевела:
– Всех прогнали с этой земли, а их дома сожгли. Все это произошло в одну ночь, во времена Великого голода.
Женщина коснулась моей щеки.