Последние из Валуа - читать онлайн книгу. Автор: Анри де Кок cтр.№ 82

Филипп де Гастин печально покачал головой.

– Триумф, который меня отнюдь не украшает, – ответил он.

– Что вы хотите этим сказать?

– Этим я хочу сказать, мой друг, что комедия, которую я играю перед этими девушками, мне глубоко отвратительна, и, чтобы от нее не отказаться, мне приходится ежеминутно напоминать себе о том, для чего она была начата. Это подло – лгать женщинам, пусть и не самого достойного рода. Минуту назад я едва не поцеловал Екатерину… Так вот: в этот момент я презирал себя, мне казалось, что я слышу голос Бланш: «Ты можешь убить ее, но не должен бесчестить!»

Альбрицци пожал плечами.

– Можешь убить, но не должен бесчестить! – повторил он. – Но саму-то Бланш, не убей она себя, уж непременно бы обесчестили!

– Тут ты прав, – сказал Филипп, – и именно это ужасное воспоминание заставляет меня продолжать эту игру, и я сыграю ее до конца! И все равно, Луиджи, я жду не дождусь, когда от женщин мы перейдем к мужчинам.

– Скоро очередь дойдет и до них. Но прежде они должны испытать тот позор, который их отец причинил вам. К тому же время пока еще терпит, мой друг; если задуманные нами планы вас больше не устраивают, мы можем поискать другие… менее жестокие. Дез Адре убил ваших тестя и тещу, их детей, друзей, слуг, вынудил вашу жену заколоть себя во избежание ужасных страданий. Если вам нелегко заставить барона отплатить слезами за слезы, яростью за ярость – что ж, воля ваша.

Кровь бросилась Филиппу де Гастину в лицо при последних словах маркиза.

– Нет, – ответил он, – нет, я никогда не откажусь от моего возмездия, даже если ради него мне придется стать самым последним подлецом.

– Странные вы, французы, люди – никак не желаете понять, что с негодяями нужно бороться их же методами.

После обеда Филипп де Гастин вновь гулял в саду с Екатериной де Бомон. На сей раз угрызений совести он уже не испытывал: не один, а сотню поцелуев сорвал он с этого рта, только того и желавшего, чтобы их вернуть.

Однако же по возвращении в особняк д'Аджасета супруг Бланш де Ла Мюр, пройдя в свою спальню и перебирая в памяти события минувшего дня, не сдержал тягостного вздоха и пробормотал: «Это подло – лгать женщинам, пусть и не самого достойного рода».

Луиджи Альбрицци был прав. В любом французском сердце живет инстинкт великодушия, которому отвратителен – пусть и в целях законного возмездия – всякий низкий поступок.

Но жребий уже был брошен: в первом порыве ненависти Филипп де Гастин согласился с придуманным маркизом Альбрицци планом, в соответствии с которым прежде барона дез Адре за его злодеяния предстояло ответить всем его детям.

Возврат назад был уже невозможен: этот план следовало претворить в жизнь, каким бы ужасным он ни казался, но, как мы увидим вскоре, претворение его в жизнь приведет к такой неожиданной развязке, что он станет еще более ужасным.

В назначенный день, спустя сутки после своего визита, Екатерина Медичи уже утром послала Пациано за свечами, изготовленными для нее по формуле тех восковых свечей, что освещали последнюю мессу семьи Пинтакунда.

Орудия смерти были готовы, и ничто, разумеется – ни форма, ни цвет – не выдавало их роковых свойств.

Эти две свечи из белого воска, тонкие и немного просвечивающие, были абсолютно идентичны тем, какими пользовались в те годы в королевских замках, особняках знатных вельмож или домах богатых буржуа.

Осторожно вынув свечи из запечатанной коробки, в которой принес их Пациано, королева-мать осмотрела их со всей тщательностью. Кто бы мог подумать, что то была сама смерть? Екатерина была в полном восторге от изобретательности Великой Отравительницы.

Оставалось лишь использовать эту изобретательность. Как разместить эти свечи в спальне сестры Рудольфа де Солерна? Екатерина улыбнулась. Она нашла выход. То, что начала Тофана, завершат ее сыновья. Это будет чисто семейное дело.

Пробило одиннадцать.

– Ели не ошибаюсь, Пациано, в это время пажи отдыхают? – спросила Екатерина.

– Да, госпожа.

– Прекрасно! Разыщи Марио и Паоло и скажи им, что они мне нужны. И постарайся, чтобы тебя не видели говорящим ни с одним, ни с другим.

– Не беспокойтесь, госпожа.

Действительно, с десяти часов утра до полудня пажи в Лувре были вольны делать что угодно: одни из них играли в отведенном им большом зале, другие – в саду.

Не обнаружив близнецов в большом зале, Пациано украдкой подал знак, означавший: «Будь готов!», Урбану д'Аджасету, пажу, который, как мы помним, помогал ему предавать королеву, и спустился в сад.

Тот, кто полагает, что сад Лувра в 1571 году походил на тот, что окружает сейчас Тюильри, глубоко заблуждается.

Хотя Франсуа I, будучи любителем всего, что ласкает взор, всячески покровительствовал искусству оформления садов, завезенному им из Италии, при французском дворе оно не получило должного развития. Франсуа I создал парки в Булони, Сен-Жермене и Фонтенбло, но так как сад Лувра – хотя и весьма обширный – показался королю не заслуживающим его усилий, он оставил его в том состоянии, в каком сад пребывал при его предках.

Генрих II и Карл IX занимались этим садом не многим более; лишь в правление Генриха IV знаменитый Клод Молле начал придавать ему вид, достойный гуляющих там августейших персон.

В 1571 году, стало быть, сад Лувра напоминал скорее лес, в котором топор наугад прорубил аллеи, чем королевский сад. За исключением нескольких прилегающих к постройкам клумб там совсем не культивировали цветы; необычных деревьев, вроде гранатового или апельсинового, там тоже не было, разве что несколько сиреней, прибывших из Австрии вслед за молодой королевой, под которые иногда вечерами Елизавета приходила помечтать о своей родине.

Пациано двинулся по широкой, обсаженной деревьями, дороге, что вела к лужайке, на которой, как он знал, пажам нравилось играть в мяч. Не прошел он по этой дороге и ста шагов, как внимание его привлек громкий хохот, сквозь который изредка пробивались чьи-то плач и жалобные мольбы. Смеялись Марио и Паоло – Пациано узнал их голоса. Но кто плакал?

А вот кто?

Как мы уже говорили, если вы помните, несмотря на очаровательную внешность близнецы были сыновьями, достойными своей матери – легкость, с которой они согласились стать шпионами королевы-матери, лишь подтверждает наши слова, – и не только не по летам хитры, но и крайне жестоки: чужие страдания доставляли им удовольствие.

Слишком юные и еще слишком слабые – и умные – для того, чтобы нападать на тех, кто смог бы дать им отпор и сорвать с них маску искренней кротости, которую они носили, они не забывали поддерживать самые равные и самые любезные отношения со всеми своими товарищами.

Ни один из пажей, состоявший на той или иной службе в Лувре – ни один, за исключением, разве что Урбана д'Аджасета – не подозревал, что близнецы являются доносчиками.