Таисия Михайловна и Вера засмеялись:
– Вот дуреха! Не принимай все близко к сердцу: он у нас такой, любит подшутить, сама видишь. А говорить ему ничего не надо! Лучше делай!
Отстранившись от Таисии Михайловны, девушка пристально посмотрела ей в глаза:
– Как это, делай?
– Ну, а это ты уж сама, детонька, решай, как поступить! Все зависит только от тебя.
Ирина вытерла слезы полотенцем, задумалась. И, правда, все зависело только от нее.
…Глубокая ночь крылом летучей мыши окутала уснувший мир. В доме тихо, прохладно, уютно и незабываемо хорошо. В серые окна пробиваются мутные разливы раннего рассвета. На кусочке чистого неба мерцают три яркие звездочки. Где-то на улице редко, едва слышно поет короткую песню сверчок.
Ирина не спит, смотрит на черные горы. В голове рождаются картины будущего настоящего счастья. Она нежно держит в свих ладошках тяжелую, мозолистую руку любимого человека, стараясь его не разбудить, прижимается к сильной груди. Минуты покоя и наслаждения переполняют стонущую душу девушки: «Как хочется, чтобы это никогда не кончалось! Ничего в жизни не надо, просто вот так лежать рядом с ним, чувствовать его сильное плечо, слышать ровное дыхание, ощущать ласковое прикосновение пальцев, а большего… не просить…»
Две недели прошло с того дня, как Ирина вошла в дом Толика на правах хозяйки. «На правах временной хозяйки! – сказал Анатолий с грубой улыбкой. – Все равно скоро выпорхнешь». Она не перечила ему, молча, покорно опускала глаза, соглашаясь с ролью. Пусть временная хозяйка, гостья, любовница – хоть кто, но только чтобы быть рядом с ним. «День, два, неделю, месяц или больше, а может, один час – но мой!» – думала она, трепетно переживая счастливые моменты настоящей жизни. Раньше такого с ней не было, чтобы вот так воспринимать общение с человеком, без которого, как ей сейчас казалось, она не сможет существовать. В прошлом у нее ни к кому не возникало подобных чувств. Там, в городе, было все иначе: быстро, стремительно, грубо, спонтанно. Если кто и говорил ей ласковые слова, комплименты, только для того, чтобы затащить ее в постель. Сейчас же каждое слово Толика воспринималось по-другому. Он не был ласковым, настойчивым любовником, однако любое его слово имело непонятное действие. Мягкая, добрая интонация голоса, редкие замечания производили на Ирину должный эффект: она трепетала, загоралась, мучалась. А когда он нежно гладил ее волосы, целовал бархат кожи или брал в свои руки ее ладошки, умирала от любви.
Жизнь Ирины с Анатолием, что игра двух воздушных шариков на ветру, связанных одной ниточкой. Он просыпался раньше нее, осторожно, стараясь не разбудить, уходил куда-то на улицу, не появлялся до тех пор, пока она не приготовит завтрак, потом они расставались на весь день. Толик либо уезжал в поселок, уходил в тайгу или на озеро, появляясь ближе к вечеру, уставший и голодный. Ирина суетилась, накрывала на стол, поливала на руки теплой воды, подавала чистое полотенце, чистила и стирала грязную одежду. Вечер проходил спокойно. Чаще всего жители заимки собирались перед домом на широкой лавочке, разговаривали, что-то обсуждали. В дождливую погоду Макаровы заходили к кому-то в дом, пили чай с медом. Про телевизор никто не вспоминал – некогда, да и незачем. «Портить зрение (как говорил Макар Иванович) можно зимой!» Однако во время таких вечеринок никому из них не было скучно. Каждый из жителей заимки мог рассказать многое, любил пошутить, поспорить и даже поссориться на пять минут.
Отношения Толика и Ирины были непредсказуемыми. За все время общения с любимым человеком девушка, казалось, так и не могла понять, чего он хочет. Порой Толя был суров, молчалив, задумчив. И тут же, в одну секунду мог весело шутить. Последняя черта его характера сначала раздражала Ирину. Все его шутки над ней она воспринимала как обиду, но потом, смирившись, поняла, что от этого жизнь кажется только ярче. Толик мог пожелать ей доброго утра и тут же дополнить, что у нее убежало тесто. Ирина вскакивала, сонная бежала смотреть опару, которой не было. В другой раз, осторожно поднявшись, стараясь ее не разбудить, привязывал ее веревочкой за ногу к козырьку кровати, прятал ночную рубашку, мог положить на подушку рядом огромный букет росистых луговых цветов. Маленькие подарки природы он дарил постоянно. Вот где-то на берегу озера он нашел простой маленький камушек необычайного цвета и формы и не забыл его преподнести Ирине: «Это я сегодня на середине озера нырял на двадцатиметровую глубину, специально для тебя! Другого такого нет». В другой раз, возвращаясь из поселка, срывал один лепесток цветка марьиного корня: «Там, на перевале, в стороне от дороги, вырос цветик-семицветик! Я его случайно нашел. Этот лепесток выполняет все желания!» Ирина недоверчиво рассматривала знакомый цветок, понимала, что это просто игра слов, но все же ей так хотелось верить в сказку! Иногда Анатолий мог вернуться домой чернее тучи, поужинать и, не сказав ни слова, лечь на диван и отвернуться, не разговаривая с девушкой сутки. И тут же, сделав грозное лицо, подхватить ее на руки, закружить по комнате в вальсе, вдохнуть грудью запах ее волос. И так постоянно: легонько ущипнет за бок, хлопнет ладошкой, приподнимет край кофточки. При этом на каждый случай у него есть соответствующая фраза: «Ты стройна, как маралушка!», «У тебя ноги, как у гусыни!», «Простыла?.. Голос, как у капалухи!». Первое время Ирина на него обижалась, но со временем поняла, что Толика не изменишь. Да и зачем менять?
Два воздушных шарика, ударяясь, отталкиваясь, сближаясь, волнуясь и играя, закрутились в воздухе, имя которому – жизнь.
Не может уснуть Ирина, да и не старается. Болотной тиной покрылось сердце, в душу впились колючие иголки ели. В один миг притупил ощущение счастья девяностолетний дед Иван. Сказал не со зла, не подумал, что может доставить девушке боль. Что в том такого? Надо думать, как жить дальше, зиму зимовать. Нельзя на старожила обижаться. Он видит и меряет будущее глазами опытного человека. Ирина понимает это, однако ей не становится легче. Напомнил Иван Макарович девушке, что так продолжаться не может, надрезал ниточку ее шарика острыми ножницами. Стоит подуть крепкому ветерку – оборвется нить, улетит счастье неизвестно куда.
Иру терзают страшные мысли, что, может, очень скоро она отсюда уедет навсегда и не будет продолжения томительного будущего. Останутся приятные воспоминания в далеком уходящем прошлом.
От мысли, что они с Толиком расстанутся, на глазах Ирины набухают слезы. Она крепче прижимается к груди любимого человека, как будто чувствует, что он должен вот-вот исчезнуть. И нет дороже благих, драгоценных минут сближения. Ничего не надо в жизни, лишь бы просто лежать рядом с ним, чувствовать его плечо и ни о чем не думать.
Анатолий проснулся, повернулся к ней, обнял, прижал к себе, ласково погладил по голове, спросонок недовольно заговорил:
– Ты что, как лягушка? Всю грудь мне промочила! Плачешь, что ли? Брось это гнилое дело…
– Нет! – торопливо ответила Ирина. – Это я так… Ничего особенного.
– Смотри у меня, без слез, – и шуткой, – а то шейной мази выпишу! – и опять засыпает.