Юрий уехал недавно. У палисадника дома Веры, на широкой, длинной кедровой лавочке собрались все жители макарьевской заимки. Посреди всех, на почетном месте, старожил дед Иван. Рядом Макар Иванович, Таисия Михайловна. По левую сторону – Анатолий, Ирина, Вера. Макарка где-то на озере, уплыл на лодке ловить рыбу (Юрий уехал). Все молчат, заняты кедровыми орешками и созерцанием редкого затишья угасающего лета.
Иван Макарович щиплет свою пышную бороду, шумно вздыхает, смотрит по сторонам, хочет дать оценку происходящему, но не может подобрать слов. Наконец-то в его голове появилась подходящая фраза, которую он тут же поучительно решает высказать окружающим:
– Эх, хорошо-то как! Слов нет! Запомните этот день, потом всю зиму будете вспоминать, как здорово было, нечасто такое бывает!
Опять пятиминутное затишье. Деда никто не поддержал, всем и так все понятно, где вода, а где молоко. Однако старожил не унимается, требует внимания к себе:
– Скоро на охоту идти надо, осень на носу! Шмотки собрали?
Все, к кому были обращены эти слова, молча кивнули: мог бы и не спрашивать, сам знаешь, что вещи и продукты готовы давно.
Дед Иван неудовлетворен молчанием, ему хочется поговорить, но никто не хочет его поддержать: в такую пору разговаривать лень.
– Эхе-хе, – опять вздыхает старожил. – А ведь опять мне тут одному бабами руководить – все разбежитесь по избушкам!
– Это что, мной руководить? – понимая, в чей огород зашла корова, подала голос Таисия Михайловна. – Я что, первый год замужем?
– А ты што, одна у нас на заимке? Вон у нас ишо Иринка есть, ей надыть тоже подсказывать, как хозяйство справлять! Зиму перезимовать – не на лодке переплыть через озеро!
Все молча посмотрели на покрасневшую Ирину. До этого момента никто не задумывался о дальнейшей судьбе девушки: она прожила на правах членов семьи полгода, все считали ее своей, и что будет завтра, не задумывались. Близилась осень, зима не за горами, вопрос, останется ли девушка здесь, с Анатолием, был уместен.
Пауза длилась недолго. Ирина, не ожидавшая к себе подобного внимания, не выдержала. На глаза девушки накатились слезы, она вскочила и, прикрыв лицо ладошками, побежала домой. Таисия Михайловна и Вера поспешили за ней, успокаивать. Таисия Михайловна через спину бросила:
– Что ж ты, старый леший, медовуху дегтем портишь?
– А я што! – подскочив на полусогнутых ногах, стал оправдываться Иван Макарович. – Ведь только и сказал…
– Ну, уж ты мог бы и промолчать, – вставил свое слово Макар Иванович. – Не понимаешь ситуации.
– Вот те! Да уж, валите все на старого: я виноват! – обиделся охотник. – И слова доброго нельзя сказать! – повернулся, широко ступая старыми валенками по грязи, побежал домой. – Во всем всегда Ванька-дурак крайний! Что бы ни вставил, как пень-колода на краю леса…
Он еще что-то бурчал, удаляясь в сторону своей усадьбы, размахивая руками и подкидывая бороду, чавкая валенками по коровьей жиже до тех пор, пока не хлопнул калиткой.
Макар Иванович и Толик остались вдвоем. Анатолий неторопливо достал из кармана сигаретку, подкурил, пыхнул дымом:
– Вот и весь ответ. Не по сошке плошка!
– Ты думаешь? – переспросил Макар Иванович.
– Не думаю, а знаю! Не будет она со мной жить, даже в поселке. Улетит птичка. Не тот размер жизни.
– А как же вы тогда живете?
– Так вот и живем. Есть такое в книге Дюма, «45». Лежат герои в постели, спрашивают друг у друга: «Ты меня любишь?» – «Нет». «И я тебя нет!». И опять дальше спят… Так же сейчас и мы.
– И что, Ирина так и говорит, что не любит тебя?
– Да нет… – задумчиво посмотрел на окна дома Толик. – В том-то и дело, что шепчет, любит, но я не верю, думаю, что врет. У меня уже так было, наступал на грабли! Моя божилась, что никогда не бросит.
– Да уж, – с сожалением и радостью выдохнул Макар Иванович. – Мне это не довелось пережить.
– Это точно, в этом отношении вам с Таисией Михайловной повезло. У вас такого не было. Сейчас кругом разврат, ничего святого! Все как на подбор: и мужики, и женщины, как какой-то конец света, будто последний день живем. И все запросто, будто так и надо!
– А ты сам как?
– Что? – не понял Толик.
– Ну, сам-то к Ирине как относишься?
– Не знаю… – покраснел Анатолий. – Честно – тянет к ней все больше. Вроде все понимаю – отступись, не привыкай! Но не могу. Знал, что не надо было к себе в дом звать, ничего путного из этого не будет. Недаром говорят: иногда женщины, что жарки на лугу, понравятся, одурманят, а потом исчезнут.
– Ну, это ты, брат, хватил! – развел руками Макар Иванович. – Что ж так обо всех судить? Кто так говорит? Кто с ними горя познал? Или сам придумал? Вон, моя Таисия: сколько уж годов вместе, а все цветет, не исчезает! А Вера? Ваньки уж почитай два года нет, а она все по нем убивается.
– Таисия Михайловна и Вера – это другое. Они святые!
– Да как же так, святые? Из плоти и крови сделаны.
– Раньше времена другие были.
– Нет, брат ты мой, времена всегда одинаковые! Может, в нас самих, мужиках, какой промах имеется? Так сказать, недолюбливаем или еще какая оказия.
– Не знаю, – тихо, задумчиво ответил Анатолий и опустил глаза.
Оба надолго замолчали: поговорили… И ни о чем не договорились.
…Ирина плачет. Таисия Михайловна и Вера успокаивают ее. Таисия Михайловна прижала Ирину к своей груди, певучим голосом, как это может мудрая женщина, сочувственно шепчет:
– Поплачь, детонька, поплачь, милая, со слезками вся боль выбежит, только радость и останется.
– Какая уж тут радость? – всхлипывая, прижимается к ней Ирина. – Ничего хорошего, как яма какая-то, заколдованный круг. Туда, домой хочу, сил нет! И здесь он…
– Любишь ли ты его? – посмотрев на Веру, спросила у Ирины Таисия Михайловна.
– Да! – не раздумывая, ответила девушка. – Теперь точно знаю, что люблю! – и заплакала еще сильнее.
– Ну, так в чем дело? – удивленно вскинула брови Вера, прижавшись к подруге плечом. – Тебя никто не гонит, никаких препятствий нет. Все у вас есть, оставайся, живи, хоть здесь или в поселке.
– А сын?
– Что сын? Ты думаешь, что он твоего сына не примет?
– Не знаю…
– Значит, плохо ты Анатолия знаешь!
– Вы думаете?..
– Все само собой решится. Юрий сказал, разберется с твоими проблемами. Поедешь ты домой, а там сама думай.
– А как ему сказать? Когда я начинаю что-то говорить, Толик просто смеется надо мной, говорит, что я старая капалуха, скоро на другой ток улечу, – отвернулась Ирина и опять заплакала.