От Великой княгини до Императрицы. Женщины царствующего дома - читать онлайн книгу. Автор: Нина Молева cтр.№ 56

Но вот дело Федоса — если бы его удалось замкнуть монастырскими стенами! Почем знать, с кем он мог в свое время в Петербурге или Москве говорить, откровенничать. Тут для выяснения не избежать участия и помощи Тайного сыска. Архиерей Варлаам Овсянников? Не успев появиться, его дело указом Екатерины будет передано лично Меншикову (не постигла ли та же судьба и исчезнувшее дело Федоса?), а сам Варлаам исчезнет в недрах Тайной канцелярии. Личный секретарь Федоса Герасим Семенов? С ним еще проще.

…Кронверк Петропавловской крепости. Брезжащий полусвет раннего сентябрьского утра. Сомкнутые штыки сорока преображенцев. Равнодушные и торопливые слова приговора: «Герасим Семенов! Слышал ты от бывшего архиерея Феодосия и Варлаама Овсянникова про их императорское величество злохулительные слова… и сам с Федосом к оному приличное говаривал и ему рассуждал, и имел ты, Герасим, с ним, Федосом, на все Российское государство зловредительный умысел и во всем том ему, плуту Федосу, был ты, Герасим, собеседник… За те твои важные государственные вины ее императорское величество указала тебе, — Герасиму, учинить смертную казнь…» Знак самого Ушакова, и под взмахом топора голова падает на плаху. Потом ее поднимут там же на каменный столб, подписав внизу на жестяной доске вины казненного. Напишут для всеобщего сведения и устрашения, но когда некий артиллерии капитан пошлет своего копииста списать приговор, ретивого копииста не только и близко не подпустят к столбу, но сам он окажется на допросе в Тайной канцелярии — откуда взялось его любопытство и не крылся ли за ним неизвестный умысел.

Среди личных бумаг Федоса оказывается письмо, полученное им вскоре после смерти Петра. Пожелавший остаться неизвестным автор предупреждал Федоса, что граф Андреи Матвеев распускает о нем неблаговидные слухи. Ссылаясь на свидетельство собственной жены, говорит, будто Федос на похоронах Петра смеялся над Екатериной, «когда она, государыня, в крайней своей горести, любезного своего государя мужа ручку целовала и слезами оплакивала». Сомневаться в правдоподобности слов Матвеева нет оснований. Но Екатерине важно другое: не было ли сказано Федосом еще что-то, не объяснял ли он причины своих издевок. И вот одного за другим расспрашивают — не допрашивают! — всех, кто присутствовал при упомянутом разговоре. Расспрашивает, приезжая к каждому домой, начальник Тайной канцелярии и тут же берет подписку о неразглашении. Да еще остается автор письма, неизвестный и тем более опасный. Он мог знать гораздо больше, чем писал, мог делиться тем, что знал, с другими. А вот эти другие как их искать? Под замком оказывается дом некой вдовы Шустовой, между Арбатом и Никитской, спешно выехавшей со всеми чадами и домочадцами в Нижний Новгород. Уволен и исчез поверенный в делах имеретинской царевны Дарьи Арчиловны, и царевна отказывается дать сведения о нем. И сколько их еще таких скрытых и скрывшихся свидетелей!

Федоса нужно убрать, но его нельзя казнить. Это равносильно публичному признанию, как много он знает: слишком свежа в памяти его близость с Петром. Другое дело — его секретарь. Людей простого сословия казнили и куда за меньшие вины.

Даже с ссылкой приходится принимать меры предосторожности чтобы все выглядело благопристойно, без спешки. А уж там, вдалеке от столицы и тысяч настороженных глаз, вступит в действие другая инструкция которая должна привести к нужному исходу — к смерти. В ожидании ее остается добиться, чтобы ни одно слово Федоса не было — не могло быть услышано. Отсюда «неисходная тюрьма», заложенное до щели окно подземелья, опечатанная дверь. Зато после смерти Федоса стоило привезти в Петербург — похоронить ли с некоторыми почестями, показать ли, что смерть наступила без насилия, отсюда спешный осмотр в пути, и во всяком случае убедиться, что не стало именно его. Не произошло подмены, обмана.

Теперь трудно с уверенностью сказать, что изменило первое решение. Может быть, его приняла сама Екатерина, без советчиков, решивших от него отказаться. Зачем поднимать старую историю, напоминать о судьбе Федоса. А вид истерзанного голодом и лишениями тела мог сказать о худшем виде насилия, чем простое убийство. И вот приходит второе решение — похоронить. Все равно где, все равно как, лишь бы поскорее. Цена лжи, ставшая ценой жизни, теперь была Федосом выплачена сполна.

Только вот смысл лжи — как судить о нем с перспективы прошедших веков? Екатерина — ей оставалось пробыть на престоле каких-нибудь тринадцать с половиной месяцев. Меншиков не на много дольше сумеет удержаться у власти. Правда, он добивается от «самодержицы» всех возможных гарантий: завещания в пользу сына царевича Алексея и согласие на обручение с ним, 12-летним ребенком, своей взрослой дочери, отныне «государыни-невесты». Но появятся новые фавориты, и через четыре месяца после смерти Екатерины Меншиков как государственный преступник будет сослан в Березов, чтобы там найти свой конец. А восьмидесятилетний Толстой, неожиданно решивший воспротивиться честолюбивым планам «Алексашки»! Ссылку Толстого в Со ловецкий монастырь решили еще совместно Меншиков и Екатерина. Возраст, заслуги по тайному сыску — ничто не было принято во внимание, не облегчило его участи. Впрочем, и его не стало в 1729 году.

Зато осталась память о Федосе, человеке, знавшем обстоятельства прихода к власти «самодержицы всероссийской». И как же многому он мешал: красивой легенде о преданной супруге и верной продолжательнице петровских начинаний, всей своей жизнью заслужившей право на царский венец, но и утверждению законности прихода на престол ее потомков. Кому бы могла понравиться подобная история в царствующем доме, и это хорошо усвоили официальные историки. Чернец Федос был оставлен человеком без оправдания, заслужившим свой конец и молчание исследователей.

Начинать надо быть с Арсеньевых — девичья фамилия княгини Дарьи Меншиковой. Татьяна Дмитриевна дочь стольника Дмитрия Федосеевича, состоявшего в этой должности при царице Наталье Кирилловне. Арсеньевы не отличались на государственной службе, но почему-то многие из них состояли при царицах и царевнах: при матери Петра I, его первой жене Евдокии Лопухиной, невестке Прасковье Федоровне, сестре Наталье Алексеевне. В штате царевны Натальи и познакомились дочери стольника Михаила Афанасьевича Арсеньева Варвара и Дарья с будущим всесильным Алексашкой Меншиковым — по первому разрешению Александра Даниловича пускались в путь к его походной квартире в Нарве, Воронеже, новостроящемся Петербурге. Не хотел видеть — донимали поклонами и подарками: сорочками голландского полотна, шелковыми галстухами, теплыми жилетами. Из царевниного дворца препроводил их Александр Данилыч в собственный дом, поселил со своей сестрой, позже с ними оказалась и «Катерина — сама третья», будущая императрица с будущими цесаревнами Анной и Елизаветой Петровнами. Они и письма все писали вдвоем, и подписывались — Варька и Дашка, потому что писала их Варвара, а Дарье оставалось ронять слезы и ставить на конце свое имя.

О браке речи не заходило, да и как было Меншикову разобраться, к кому больше лежало сердце, а кто был нужнее в его тревожной и полной опасностей жизни. Скорая на слезы редкая красавица Дарья ни воли, ни ума не имела, некрасивая сутулая смуглолицая Варвара и в грамоте была сильнее Данилыча, и дворцовое обхождение знала, мечтала для него об огромном богатстве, влиянии при дворе, власти. Многие современники считали, что без ее упорства, расчетливости, властной и умной руки «светлейшему» не удалось бы ни достичь такого места при дворе, ни удержаться около Петра. Кто же не знал, как торопился советоваться с Варварой Данилыч, как точно выполнял ее советы!