Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Морозов cтр.№ 20

Илл. 27

Большинство же обрядовых кукол, от палеолитических и неолитических «венер» и древнеегипетских статуэток, использовавшихся в мистериях в честь Осириса, до русских Ярилы и Костромы или свадебных куколок «жениха» и «невесты», имеет явно выраженные половые признаки, в том числе подчеркнуто выделенные гениталии (см. цв. вкл. 2), как например, у амулетов, изображающих женских духов-«защитников» у чукчей – см. илл. 27 [Богораз-Тан 1939, с. 59, рис. 50а]. Эти различия вполне понятны. Поскольку ребенок до определенного возраста часто не наделяется признаками гендера, то есть социального пола, то и игровая кукла, которая является его alter ego (см. «Роль куклы в онтогенезе человека»), как правило, беспола. В обрядовой же кукле особую ценность имеет именно подчеркиваемая гипертрофированными гениталиями символика плодородия. При помощи этого артефакта биологический пол посредством ритуально-магических акций вступает во взаимодействие с полом социальным, маркируя изменение социальных отношений (например, вступление в брак) или активацию природно-культурных процессов (например, имитацию коитуса с пашней для увеличения ее плодородия).

Илл. 28

Поскольку символика бесполости неотделима от символики бесплодия, то есть отсутствия жизненной энергии и силы, то совершенно ожидаемыми и предсказуемыми являются интерпретации куклы как чего-то безжизненного, а также как вещи, символически обозначающей смерть или мертвеца. Отсюда распространенное сравнение покойника или человека, находящегося на грани жизни и смерти, с куклой. Такого рода описания практически идентичны в разных культурных традициях, например, у И. С. Тургенева и Томаса Манна: «Но я не застала даже тех последних предсмертных движений, которые такими неизгладимыми чертами залезли мне в память у постели моей матушки. На обшитых кружевом подушках лежала какая-то сухая, темного цвета кукла с острым носом и взъерошенными седыми бровями…» [НКРЯ: Тургенев 1881, Несчастная]; «Мертвый дед казался совсем чужим, и вовсе даже не дедом, а восковой куклой в натуральную величину, которую смерть подсунула вместо него; над ней и совершалась вся эта благоговейная и почетная церемония…» [НКРЯ: Томас Манн, Волшебная гора].

Илл. 29

Существует и еще один взгляд на куклу – как на вещь, наделенную признаками и женского, и мужского одновременно. Аспект полового диморфизма куклы особо выделяется и в ритуальных практиках, и в детских играх. Наличие у куклы несомненно уникального свойства – одновременной принадлежности к обоим полам, андрогинности, создает особый тип отношений с ней, полный двусмысленности и недомолвок, готовности к мгновенному перевоплощению в свою противоположность. В этом смысле к кукле вполне применимо высказывание Ж. Бодрийяра: «Если божественное призвание всех вещей – обрести некий смысл, найти структуру, в которой их смысл основывается, ими столь же несомненно движет и дьявольская ностальгия, подталкивая к растворению в видимостях, в обольщении собственного образа или отражения, т. е. к воссоединению того, что должно оставаться разделенным, в едином эффекте смерти и обольщения (Нарцисс)» [Бодрийяр 2000, с. 127]. Это феноменальное свойство может быть мотивировано представлением об андрогинности ребенка, которого часто изображает кукла. Здесь можно, например, процитировать К. Леви-Строса: «Ребенок не имеет пола, или, точнее, в нем смешано мужское и женское начало» [Леви-Строс 1983, с. 209].

Илл. 30

* * *

Приведенные выше факты позволяют сделать вывод, что гендерная маркированность куклы как культурного объекта во многом зависит от того, где в данной культуре проходит граница между взрослым и детским и насколько в данной культуре табуируются признаки пола. Табуирование может быть вызвано как боязнью непредсказуемого воздействия на фертильные, плодоносящие функции, которые воплощает в себе кукла, так и религиозно-этическими мотивами. Отсюда, например, осуждение «чрезмерной сексуальности» куклы Барби в исламском мире и в современном православии (см. параграф «Кукла как инструмент социального конструирования»). Крайним выражением подобной тенденции являются игровые антропоморфные предметы без явно выраженных признаков пола. Это одна из причин истолкования куклы как бездушной копии человека, его безжизненного двойника. Бесполость служит импульсом для развития еще одного значения, когда кукла выступает как объект, пол которого не только не определен, но и может изменяться в зависимости от намерений манипулирующего им игрока.

Наиболее древний пример обозначения куколками плодоносящего, «первичного» жизненного начала, того, от чего пошла жизнь – палеолитические «венеры» (см. илл. 28, палеолитическая «венера» из пещеры Леспюг) и «лебеди» (см. илл. 29, палеолитическая подвеска-«лебедь» со стоянки Мальта): женщина-мать и мужчина-«дающий жизнь». Их обозначение изначально связано с символикой гениталий: многие палеолитические фигурки не только имеют ярко выраженные половые признаки, но и зачастую превращаются в стилизованные изображения половых органов и других половых признаков, например, женских грудей [многочисленные примеры и иллюстрации см.: Елинек 1982, с. 315–316, 333–334, 382–410]. Интерпретацию этих неолитических фигурок как изображений половых органов приводит М. Гимбутас [Gimbutas 1974, р. 178–192]. Этот иконографический канон получает продолжение в дальнейшей традиции. В качестве примера можно привести фигурку духа-помощника шамана в виде «гагары» у эвенков – см. илл. 30 [Иванов 1970, с. 217, рис. 198-6].

Илл. 31