Потрясло меня и иное. Немецкий крест, несмотря на только что прошедшие обильные дожди сиял прямо-таки вызывающей чистотой. Может кто-то, отрабатывая получаемые деньги, специально вымывал его. Стоящий же в какой-то сотне метров дальше небольшой монумент защитникам героической 35-й батареи буквально утонул в грязи. Не довольствуясь этим, какие-то неизвестные подонки забросали комьями грязи доску с именами павших. Найдя какие-то ветки, мы с сыновьями долго, как могли, выковыривали грязь. Меня душила обида за тех, кто когда-то лег здесь на последнем рубеже и горькое чувство бессилия изменить что-то в дне сегодняшнем…
Но вот и сам зловещий мыс Херсонес. Голые, безжизненные берега-обрывы. Вокруг нет ни единого куста, ибо природа, кажется, забыла об этом месте. Когда-то здешняя Голубая бухта славилась удивительной прозрачностью воды. Ныне сюда выведена городская канализация, и фонтан нечистот буквально бьет из ржавой трубы в море. В тот день на близлежащем полигоне черноморской морской пехоты шла отработка артиллерийских стрельб. Снаряды с ревом уносились в морскую даль и падали, вздымая фонтаны брызг. Далеко внизу под обрывом гудел прибой, и набегающие волны то и дело накрывали прибрежные камни, торчащие из воды, как клыки гигантских чудовищ.
Мыс Херсонес — проклятое место. Только в нашем веке он дважды становился последней точкой битвы за Севастополь. И если в сорок втором здесь погибали последние из наших защитников, то спустя два года свою чашу испили здесь и захватчики… Сколько бы раз я не бывал на Херсонесском мысу, но всегда чувствую там себя беспокойно и тревожно. Где-то здесь затаилась смерть, и ее незримое присутствие ощущаешь всегда…
Июль 1942 года стал временем уничтожения последних защитников Севастополя. Май 1944 года стал временем возмездия, которое было неминуемо и которое наступило…
О значении, которое враг придавал Севастополю, говорит такой факт: во главе армии, которой, по замыслу Гитлера, предстояло оборонять город от наступающей Красной Армии, был поставлен генерал-инженер, крупнейший немецкий специалист в области фортификации и крепостей! За всю Вторую мировую войну это был единственный случай! Время для подготовки Севастополя к обороне у опытнейшего Э. Енеке было и он его не упустил! В апреле 1944 года генерал докладывал в Берлин, что Севастополь неприступен!
Солдатам читали его приказ: «Фюрер, приказав оборонять крепость Севастополь, тем самым поставил большую и серьезную задачу… Здесь нет пути назад. Перед нами победа, позади нас — смерть. Мы останемся здесь до тех пор, пока фюрер приказывает нам сражаться на этом решающем участке гигантской мировой борьбы».
Но уже 18 апреля былая самоуверенность Енеке была сильно поколеблена. В этот день части Советской армии вышли на подступы к Священному городу. Была взята Балаклава — древнейший пригород Севастополя. А дальше произошло почти невероятное. Генерал инженер Енеке запаниковал. В своих телеграммах на имя Гитлера он умоляет о немедленной эвакуации, твердя одно и то же: «Севастополь нам не удержать. На этой земле мы обречены на смерть». Что же случилось с опытнейшим немецким воякой, прошедшим две мировые войны? Какой страшный знак судьбы явил ему Священный город? Но, прекрасно понимая, что ему грозит за такое поведение, Енеке все же решается на него. Быть может, далеко не глупый командующий 17-й армией понял, что обречена именно эта, 17-я армия, дерзнувшая два года назад посягнуть на русскую святыню. Пришедшая сюда со смертью, она обязана была здесь погибнуть и сама. Спасти ее, по мнению Енеке (а генерал сам участвовал в штурме Севастополя), не могли ни укрепления, ни опыт ветеранов (этого лучшего соединения вермахта) — все они были уже приговорены к смерти самим провидением, а потому генерал и умолял Гитлера разрешить им бежать с этой проклявшей их земли.
Однако, то что понял немецкий генерал так и не понял немецкий фюрер. Енеке был отозван, разжалован и был отдан под суд военного трибунала. Вместо него был назначен генерал Альмандингер.
В день своего назначения он так же написал решительный приказ: «…Защищать каждую пядь севастопольского плацдарма. Его значение вы понимаете… Я требую, чтобы все оборонялись в полном смысле этого слова, чтобы никто не отходил, удерживал бы каждую траншею, каждую воронку, каждый окоп…»
Вокруг Севастополя были возведены два мощнейших оборонительных рубежа, четыре укрепленные полосы, сотни дотов и минных полей. Тысяча восемьсот орудий, сто самолетов. В окопах сидела целая армия, да какая — 17-я, лучшая из лучших, почти полностью состоявшая из отборных гренадерских полков, укомплектованных ветеранами, видевшими Париж, Варшаву и Кавказ!
Весной 1944 года у стен русской святыни эта армия была разгромлена и полностью уничтожена в придачу с румынским корпусом. Остатки ее были сброшены под скалы Херсонесского мыса, а там добиты и пленены. С детства помню картину в музее Черноморского флота: мечущиеся по берегу фигуры фашистов, в безумии срывающие с себя ордена и погоны. Название картины было предельно лаконичным: «Возмездие».
Наши войска взяли Севастополь в ходе непрерывного трехдневного штурма. Врагам понадобился почти год, нам — три дня! Чудо? Случайность? Нет! Закономерность! Священный город не желал терпеть фашистскую сволочь в своих стенах. Может, именно поэтому севастопольская земля горела у захватчиков в буквальном смысле? Город исторгнул всю нечисть. Но штурм Севастополя не был легок, и священная земля еще не раз щедро омылась кровью российской.
Из воспоминаний бабушки: «Мы в то время были выселены немцами из Севастополя под Бахчисарай. Когда наши войска пошли на Севастополь, мы, женщины, приходили к дороге, чтобы напоить их водой. Помню, какой-то молоденький солдат, почти мальчик, прокричал мне с машины: „Мать, сколько нам еще до Севастополя?“ „Сорок километров!“ — отвечаю. „Значит завтра там будем!“ — обрадовались солдаты. „А вы были когда-нибудь в Севастополе?“ — спрашиваю. „Нет!“ — ответили они дружно. „Ну, тогда не говорите так!“ — говорю им, а у самой слезы на глазах. Ну а потом началось! В стороне Севастополя сплошное зарево днем и ночью. Пушки гремят не переставая. В небе самолеты. А по дороге непрерывно машины от Севастополя идут. В них раненые и мертвые вповалку. Кровь на дорогу стекала прямо ручьями…»
5 мая Сталин дал приказ на штурм Севастополя. Главный удар наносила 51-я армия. Острие ее атаки было нацелено на Сапун-гору. Отвлекающий удар наносила 2-я гвардейская армия. Она атаковала Мекензиевы горы. Одновременно вдоль берега рвалась Приморская армия — ее задача: лишить немцев возможности эвакуироваться. Во главе всей операции — маршал Василевский.
И немцы попали в западню! Приняв отвлекающий удар за главный, они перекинули все свои резервы к Мекензиевым горам. Так предопределился исход битвы за Севастополь.
Штурм знаменитой Сапун-горы длился девять часов и был на редкость кровав. Сколько я не искал число погибших в этой небывалой по ярости схватке, нигде так и не нашел точных цифр. Да так ли уж это и важно сегодня? Севастопольская земля сама знает, сколько своих верных сынов накрыла она навсегда каменистым пологом.
В штурме Сапун-горы участвовал еще один мой двоюродный дед Вася. К тому времени он был уже не молод, за плечами у него была Гражданская война и партизанский отряд в крымских горах. Жил дед Вася в селе Предущельное, что под Бахчисараем и слыл там лучшим садоводом. О штурме Сапун-горы дед Вася рассказывал так: «Бой был страшный. Сколько воевал, но такой ад видел впервые! Весь склон сплошь завален трупами. Полки ложились замертво. Бросили в атаку и наш партизанский отряд. Я вояка опытный, наверх забираюсь, пригнувшись, где за камень от огня спрячусь, где в воронку. Кто пытается в рост бежать, тех сразу пуля находит. Уже где-то на середине горы смотрю: солдатик какой-то, совсем мальчишка, от своих отбился, и что делать не знает. Ни дать, ни взять убьют! Говорю ему: „Ты, сынок, держись меня, я солдат старый“. Так мы с ним вдвоем на гору и взобрались. Уберег я пацана. А потом в штыки ударили и погнали уже немца к морю. Дальше сразу легче пошло».