Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - читать онлайн книгу. Автор: Жилбер Мартино cтр.№ 44

Этими посланиями Бальмен усердно льстит царю Александру: «Бонапарт не раз говорил: "Будь я во власти русского царя, все бы мои желания удовлетворялись. Это благородный и великодушный государь"». Несколько недель спустя Лас Каз младший приходит к русскому комиссару и осыпает проклятиями англичан, но не добивается желаемого одобрения; тогда к нему посылают Гурго, который уверяет, что Император готов принять комиссара русского царя.

— Он питает к вам истинно дружеское расположение. Он будет вести себя с вами просто и непринужденно. Вы доставите всем нам огромное удовольствие.

Затем к нему присылают Монтолона.

— Почему вы не приходите в Лонгвуд, чтобы немного рассеять вашу скуку? Вас там ждут и встретят с распростертыми объятиями.

Наконец, в решающее наступление переходит обер-гофмаршал.

— У Императора Наполеона гордая и возвышенная душа. Он неколебим в своих убеждениях и, имея основания жаловаться на английского регента, он не унизится до того, чтобы писать ему. Лишь Императору Александру, будь у него такая возможность, отправил бы он послание с описанием своих несчастий. Ибо он любит этого государя. Он уповает на его помощь и признает его великие достоинства.

Бальмен конечно же понял, о чем идет речь: «Бертран намекал, что мне хотели бы доверить письмо к нашему августейшему государю, но я сделал вид, что не понимаю, о чем идет речь, сохраняя невозмутимую серьезность, которая сбила его с толку». Но отступление было лишь подготовкой к решающему маневру. В апреле 1818 года карты были открыты. «В последние дни генерал Бертран сделал мне странное предложение. Рассказывая о страданиях и несчастьях Бонапарта, он мне внезапно сказал: "Император, изнемогающий от скуки, страдающий от бесчеловечного обращения на этой скале, покинутый всем миром, хочет написать Императору Александру, в коем видит свою единственную опору. Заклинаю вас, не откажите передать это письмо". И он сделал жест, словно желая вынуть его из кармана. "Нет, это невозможно, — ответил я. — Для меня это значило бы изменить моему долгу". — "Ничуть, — ответил он, — ибо Император Наполеон желает сообщить Императору Александру нечто исключительно важное. Речь идет не только о том, чтобы защитить от угнетения великого человека, но и том, чтобы принести пользу России. Письмо это будет прочитано с удовольствием и даже с благодарностью и радостью. Не отправить это письмо вашему двору, значит, пренебречь его интересами, не принять их во внимание, а точнее, принести их в жертву англичанам. Кроме того, должен вам заметить, вы представлены там в столь благоприятном свете, что сие всенепременно будет споспешествовать вашему дальнейшему преуспеянию". — "Я обещаю вам, — ответил я, — точнейшим образом передать моему двору то, что вы мне сообщаете устно; но я не приму от вас никакого письма. Я не имею на это права. Если бы я это сделал, меня бы дезавуировали". — "Ба! — воскликнул он, — вас бы дезавуировали формально на Святой Елене, но вознаградили бы в России, я в этом уверен. В общем, подумайте об этом"».

Было ли это письмо написано? Что в нем содержалось? Было бы в высшей степени интересно узнать это, но обер-гофмаршал ничего об этом не говорит, хотя и дает понять, что в апреле 1818 года не раз беседовал с Наполеоном об Александре.

Об этих встречах русского комиссара с пленниками и о их разговорах докладывают Лоу, и тот, снедаемый любопытством, не может устоять перед желанием учинить Бальмену допрос, выходя при этом не только за рамки дипломатии, но и элементарной учтивости.

— Что касается моих встреч с Гурго, — протестует комиссар, — кои вы мне ставите в упрек в вашей записке, то сделайте одолжение, изъясните мне суть ваших желаний и намерений.

— Не думайте, что я хотел в чем бы то ни было упрекать вас, — вкрадчиво отвечает губернатор. — У меня нет никаких к вам претензий, a Гурго — славный человек, настоящий военный. И опасаюсь я вовсе не его. Но если вы не будете осторожны, вам подсунут Бертрана и Монтолона, а о них я думаю совершенно иначе: они интриганы.

— Мне приказано, — извиняется Бальмен, — наблюдать за всем происходящим с близкого расстояния, собирая урожай анекдотов и прочих пустяков, так как Император придает этому огромное значение.

В июне 1818 года он докладывает своему Двору о том, что вызывает его опасения: «Я просил губернатора официально написать вам следующее: "Комиссарам союзных держав категорически запрещается входить за ограду Лонгвуда и разговаривать с французами". — "Нет, — испуганно воскликнул он, — я этого не сделаю. Я даже думать об этом не смею"». Несколькими днями позже тон меняется.

— Ваш Двор запретил вам давать оценку происходящему на Святой Елене, и тем не менее вы докладываете о моем поведении!

— Мой Двор не желает, чтобы я вмешивался в дела Святой Елены, и я неукоснительно исполняю это требование. Но любой мыслящий человек имеет собственное мнение о происходящем. На этой скале я так же независим, как и вы сами ^[28].

Лоу догадывался, с полным к тому основанием, что русский посланник давал не слишком одобрительную оценку его политике. В какую ярость впал бы он, если бы мог заглянуть в некоторые из его депеш.

«У Хадсона Лоу есть особый талант, нанося удар, принимать невинный вид. Человек ума неглубокого, непоследовательного и неуравновешенного, губернатор обладает неисчерпаемым запасом избитых идей; нрава холодного и недоверчивого, он бывает крайне неприятным, даже желая быть любезным, что усугубляется тиранической пунктуальностью в исполнении своих обязанностей. В делах Лоу мыслит очень ограниченно, возложенная на него ответственность душит его, заставляет трепетать, беспокоиться по пустякам, он ломает себе голову из-за мелочей, суетится и исполняет с большим трудом то, что другие сделали бы без малейших усилий. А кроме того, он вспыльчив, легко впадает в ярость и, уже не понимая, что говорит и где находится, окончательно теряет голову Он взял за правило унижать Наполеона, противоречить ему, препираться по пустякам, чем окончательно вывел его из себя. Отдав Императора во власть человека, не обладающего ни трезвостью суждений, ни великодушием, ни деликатностью, ни возвышенностью души, настоящего солдафона, англичане сторицей возвращают ему то зло, которое он им причинил, и должны быть готовы ко всякого рода оскорблениям и злобным действиям с его стороны. Хадсон Лоу переиначивает, искажает факты и истолковывает все вопреки здравому смыслу. Я знаю его хитрость, его криводушие и не верю ни одному написанному им мне слову. "Если бы мы были в России, — говорят и господин, и слуги, — мы бы жили, как в Париже. У Императора были бы дворец, прекрасные сады и экипажи, приятное и изысканное общество. Император Александр великодушен, не то что эти гадкие англичане". Эти речи передают губернатору, что приводит его в отчаяние и настраивает его против меня».

Чтобы временно положить конец более чем натянутым отношениям с губернатором, Бальмен — впрочем, с одобрения самого Лоу — отправился в середине 1818 года в Южную Америку. Поднявшись на борт крейсерского судна, направлявшегося в Бразилию, он на время забыл и остров, и тамошние интриги, открыв для себя ошеломившие его страну и город; а поскольку хорошее настроение является лучшим из лекарств, то он внезапно вновь обрел здоровье и душевное спокойствие. Дело в том, что Бальмен — «Северный человек», или «Медведь», как его называл Горрекер, — ужасно страдал от пребывания в тропиках. «Едва я прибыл в Джеймстаун, — пишет он, — у меня началось воспаление рта и глотки». От боли и ужаса он буквально катался по полу. Затем болезнь перекинулась на желудок и печень, он стал чахнуть на глазах. Возможно, от цинги, явившейся следствием длительного плавания. К тому же его мучили приступы нервной мигрени. Эти явления все еще сохранятся и год спустя. «Здоровье мое плохо, — пишет он в 1817 году. — У меня нервы не в порядке. Здешний климат плохо на меня действует. Остров Святой Елены действительно вреден для здоровья». Вскоре «из-за спазм мочевого пузыря» он не решается ни пить вино, ни ездить верхом.