Доклад Хрущева был опубликован в СССР в 1989 году в третьем номере «Известий ЦК КПСС». Так что познакомиться сейчас с обвинениями Н. Хрущева, подчас просто вздорными, нетрудно. Но выступление содержало «много запальчивых отступлений, не вошедших в распространенный впоследствии… текст». Это воспоминание принадлежат консультанту, затем заместителю заведующего Отделом культуры ЦК КПСС И. Черноуцану: запальчиво и захлебываясь читал Хрущев… С особой ненавистью и ожесточением говорил Хрущев о Сталине. Он объявил его, впавшего в состояние глубокой депрессии, прямым и главным виновником поражения на фронтах в первый период войны… Никита с яростью кричал: «Он трус и паникер. Он ни разу за всю войну не выехал на фронт» (это абсолютная ложь: Сталин неоднократно выезжал на фронты и в 1941, и в 1942, и в 1943 гг., но в отличие от лысого троцкиста-кукурузника не делал из этого пропагандистские спектакли, к тому же «окопный телеграф» и так мгновенно разносил эту весть в войсках, и охранники Сталина, и его личный шофер, и сын Берии — Серго однозначно засвидетельствовали эти факты в своих книгах, см, например: Рыбин А. Сталин на фронте. М., 1992; Берия С. Мой отец — Лаврентий Берия. М., 1994; кстати, об этом же неоднократно говорил автору и его визави — Константин Мефодиевич. — А. М.).
По существу. Хрущев, не произнося этих слов, обвинил главу правительства И. В. Сталина в преступном бездействии, приведшем к тяжелейшим последствиям для страны. Сегодня многие из обвинений, с которыми Хрущев обрушился на И. В. Сталина в феврале 1956 года, а затем повторил в своих мемуарах, разоблачены как откровенная ложь. Первый серьезный удар по хрущевским измышлениям нанес более 30 лет назад маршал Г. К. Жуков (ах, если бы это было действительно так — ведь сначала-то, еще в 1956 г., Жуков так облил грязью своего Великою Верховного, что Хрущев от зависти лопался; ниже будут приведены документальные факты на сей счет, и читатели смогут узнать, как Жуков вовсю поливал Сталина грязной клеветой в секретном послании Хрущеву; а то, что впоследствии Жуков взял иной тон, так это вполне «естественно» — после свержения Хрущева столь нагло брехать грязную клевету на Сталина уже было невозможно. Вот и подделался Жуков под конъюнктуру тогдашнего момента, а в приватных беседах по-прежнему лгал и клеветал, правда, уже значительно осторожней, нежели при Хрущеве! — А. М.).
И все-таки клеветникам неймется. Есть такой историк Г. Куманев — фигура в нынешней российской исторической науке далеко не последняя: он академик Российской Академии наук. В изданной им в 2001 году книге «Рядом со Сталиным» опубликованы беседы с человеком, прожившим жизнь «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича» — А. И. Микояном, состоявшиеся в 70-е годы. А. Микоян у академика Г. Куманева вспоминает: «В субботу, 21 июня 1941 г., поздно вечером мы, члены Политбюро ЦК партии, собрались у Сталина на его кремлевской квартире. Обменялись мнениями по внутренним и международным вопросам. Сталин по-прежнему считал, что в ближайшее время Гитлер не начнет войну против СССР (нагло врал Анастас Микоян — 21-го июня с раннего утра Сталин был в Кремле и принимал все необходимые меры для отпора агрессии, о чем говорилось в гл. 1.— А. М.)… Мы разошлись около трех часов ночи, а уже через час меня разбудили: война! Сразу же члены Политбюро ЦК собрались в Кремлевском кабинете у Сталина. Он выглядел очень подавленным, потрясенным. «Обманул-таки подлец Риббентроп», — несколько раз повторил Сталин. Все пришли к выводу, что необходимо выступить по радио. Предложили это сделать Сталину. Но он сразу же наотрез отказался. Сталин был в таком подавленном состоянии, что действительно не знал, что сказать народу… На следующий день Молотов предложил ехать к Сталину, чтобы решить все эти вопросы. Молотов, правда, сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется… Увидев нас, он буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг (Сталин, конечно, решил, что мы пришли его арестовывать)…»
«Эластичный» Микоян, ненавидевший Сталина и пресмыкавшийся перед ним, так мог говорить. Но в книге Г. Куманева нечто подобное говорит и В. М. Молотов: «Ведь Сталин был живой человек, и на какое-то время неожиданные события его буквально потрясли и ошеломили. Он в самом деле не верил, что война так близка». Молотов этого не говорил Г. Куманеву. В противном случае надо допустить, что в многочисленных беседах с писателем Ф. Чуевым он говорил неправду. А Молотов свидетельствовал, что И. В. Сталин «не был наивным человеком, не был таким простодушным простаком что его всякий мог…» что они конечно, «знали, что к этой войне надо быть готовым в любой момент, а как это обеспечить на практике?», что «все эти дни и ночи, он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять».
Отсчет военного времени обычно ведется с вечера 21 июня — с того часа, когда в кабинете И. В. Сталина было решено дать директиву военным советам пяти западных военных округов. Незадолго до совещания — за полчаса, за час? — Г. К. Жукову позвонил начальник штаба Киевского военного округа Пуркаев и доложил о перебежчике, сообщившем о немецком наступлении утром 22 июня. Жуков немедленно сообщил о звонке И. В. Сталину. Последний вызвал его и наркома С. К. Тимошенко в Кремль…
Согласно записям в тетрадях дежурных секретарей они вошли в кабинет И. В. Сталина в 20 час. 50 мин. 0 Тимошенко можно сказать, что он вернулся: нарком находился у председателя СНК с 19 час. 05 мин. до 20 час. 15 мин. У И. В. Сталина уже собрались Молотов, Ворошилов, Берия, Маленков. До военных И. В. Сталин принял Вознесенского, Кузнецова и Сафонова. Сафонов — это начальник мобилизационно-планового отдела Комитет Обороны при СНК СССР, Кузнецов — зам. начальника ГРУ. Одновременно с Тимошенко и Жуковым пришел Буденный, а около 10 вечера — Мехлис.
А что было до этих часов? Днем И. В. Сталин принял московских руководителей Щербакова и Пронина и приказал не задержать секретарей райкомов на рабочих местах. «Возможно нападение немцев», — объяснил он, об этом пишет адмирал Н. Г. Кузнецов со слов Пронина. 0 том, что И. В. Сталин на встрече с Щербаковым и Прониным предупредил их о возможном нападении немцев, свидетельствует и управляющий делами СНК Чадаев, который вел также протоколы заседаний Политбюро. Около 7 вечера ему об этом рассказал Поскребышев. Он же сказал Чадаеву, что «хозяин… только что разговаривал с Тюленевым. Спрашивал у него, что сделано для приведения в боевую готовность противовоздушной обороны. Адмирал Кузнецов также пишет, что Тюленев, бывший в те дни командующим Московским военным округом, сообщил ему об этом разговоре. А днем было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о создании группы резервных армий, передислоцированных в мае — июне в западные районы из внутренних регионов в порядке подготовки к отражению немецкой агрессии.
На Политбюро было также заслушано сообщение НКО СССР о состоянии противовоздушной обороны. На заседание вызывались и некоторые руководители наркоматов оборонных отраслей промышленности. Все они получили указание о принятии дополнительных мер по выпуску военной продукции. Запись посетителей кабинета И. В. Сталина 21 июня заканчивается Фразой: «Последние вышли — 23.00».
Определить с большой точностью, когда И. В. Сталину сообщили о начале войны, пока невозможно. Жуков пишет, что позвонил ему в 3 час. 30 мин, и сообщил о нападения немцев. Молотов говорил, что известие поступило раньше, около двух часов ночи. Водитель И. В. Сталина Митрюхин вспоминал: «В 3.30 22 июня я подал машину Сталина к подъезду дачи в Кунцеве». А в тетради первая запись сделана в 5.45: в кабинет вошел Молотов. Но сообщение о просьбе посла Шуленбурга принять его застало Молотова в кабинете И. В. Сталина, а принял нарком посла в 5 час. 30 мин. Между тем, это известно, члены Политбюро находились у И. В. Сталина еще до звонка от посла… Молотов по поводу попыток Ф. Чуева внести полную ясность в этот вопрос сказал: «Что вы держитесь за пустяковую часть этого дела? Все, конечно, интересно, и эти детали можно уточнить, но они не имеют значения».