Я оглядываюсь и командую:
– Бежим!
И мы с Тэйт бросаемся наутек по тротуару и через траву, мой рюкзак подпрыгивает на спине и бьет по копчику. Тэйт с визгом хватает меня за руку.
Я начинаю смеяться и даже не смотрю назад, чтобы проверить, едет Джаред за нами или нет. Взлетев по ступеням на крыльцо, мы вваливаемся в дверь моего дома и захлопываем ее за собой, задыхаясь и хохоча.
– Перестань настраивать его против себя, – говорит Тэйт, но на ее лице читается приятное изумление.
Я бросаю рюкзак на пол, тяжело дыша.
– Он говнюк, а ты классная.
– Кейси!
Я резко поворачиваюсь к лестнице, немедленно выпрямляя спину.
– Да, мама, – я смотрю на нее, а потом в пол.
Мать спускается по лестнице, и я чувствую аромат ее духов.
Ей не нужно ничего говорить. Я употребила непристойную лексику, а это неприемлемо.
– Татум, дорогая, – произносит мать, подходя к нам. – Рада видеть тебя. Какая прелестная майка.
Я отворачиваюсь от них обеих, наморщившись, мои глаза наполняются слезами. Матери не нравится майка Тэйт, и моя подруга это знает. Покраснев от стыда, я сжимаю кулаки. Мне хочется оттолкнуть мать в сторону.
Но, сжав зубы, я вновь поворачиваюсь к ним. На Тэйт белый топик в обтяг, а поверх него свободная черная майка, на которой изображен белый череп в традиционном головном уборе индейцев из бусин и перьев.
– Да, – говорю я, проглотив комок в горле. – Мне тоже нравится этот череп на твоей майке. Я даже хотела попросить тебя дать мне ее поносить.
Тэйт в замешательстве смотрит на меня, а мать выгибает бровь.
Если бы мы с ней были одни, она бы меня ударила.
Когда мы останемся одни, она это сделает.
– Татум, – начинает мать приторным голоском. – У Кейси назначена встреча с доктором. Доберешься до дома самостоятельно?
Встреча с доктором?
Тэйт бросает взгляд на меня, а потом с улыбкой кивает.
– Конечно. – Она тянется ко мне и обнимает. – До завтра, Кейси. – А потом шепотом добавляет: – Люблю тебя.
– И я тебя, – едва слышно бормочу я, потому что мать наблюдает за нами.
Тэйт выходит за дверь, и мать встает передо мной, склонив голову набок.
– Наверх, – приказывает она.
Я не знаю, чего именно она хочет, но внутри все завязывается узлом. Я устала бояться ее.
Я до сих пор помню те времена, когда папа был дома, и мы с ним рядышком сидели на диване и смотрели «Барни». Он терпеть не мог это шоу, но сидел со мной часами, потому что знал: телевизор мне позволяют смотреть только с ним.
Мать никуда меня не водит, кроме как на шопинг или в салон, чтобы привести меня в порядок, или в музей, чтобы я всесторонне развивалась. Она редко смеется в моем присутствии, и я не помню, чтобы меня когда-нибудь крепко обнимали, целовали или как-то иначе выражали свои чувства.
Мне бы хотелось, чтобы она меня любила. Как Кейси. Иногда я слышу, как мама плачет у себя в спальне, но не решаюсь спросить ее об этом. Она придет в ярость.
Я иду наверх, не переставая поглядывать назад краем глаза: она следует за мной. Мне страшно поворачиваться к ней спиной.
Открыв дверь своей комнаты, я останавливаюсь.
Наш семейный врач стоит у окна в своем костюме, только без пиджака.
– Нет, – задыхаясь, говорю я и снова поворачиваюсь к двери.
Но мать хватает меня, заталкивает в комнату и захлопывает за мной дверь.
– Нет! – кричу я.
Сколкьо непролитых слез стоит за этим воспоминанием. Но я больше этого не допущу. Этот проклятый дом уже не мой, и мне не придется здесь оставаться после того, как я заберу свои дневники. Я забуду пощечины, забуду обидные слова, забуду о визитах доктора.
Я больше ни единого дня не стану переживать обо всем этом. Довольно!
Я позвонила в дверь.
Через несколько мгновений в доме, а потом и на крыльце зажегся свет. Переминаясь с ноги на ногу, я подумала, прилично ли выгляжу, но потом успокоилась. Я по-прежнему была в пижамных шортах и футболке Джекса и выглядела по меньшей мере странно, но все это не имело никакого значения.
Мать медленно открыла дверь и обвела нас взглядом.
– Кейси! – Она смотрела то на меня, то на Шейн и Фэллон. – Что все это значит?
– Мне нужны мои дневники.
Недоумение на ее лице уступило место раздраженной гримасе.
– Сейчас ты их точно не получишь. Как ты смеешь…
Я протиснулась мимо нее и, войдя в дом, развернулась.
– Фэллон! Шейн! – обратилась я к девочкам, скрестив руки на груди. – Мои дневники лежат в потайном отделении сундука. Сходите за ними? – спросила я, а потом посмотрела на мать. – Моя мать хочет поговорить со мной наедине.
Я знала, что, сказав слово «наедине», выиграю немного времени. Мать выпрямила спину и лишь отрешенно проводила их взглядом, когда они поспешно юркнули в дом и устремились вверх по лестнице.
Закрыв входную дверь, мать подошла ко мне.
– Как ты смеешь? Сейчас ночь, кроме того, я уже сказала тебе, что ты получишь свои дневники, когда вернешься домой.
– Я не собираюсь возвращаться домой. – Надеюсь, что прозвучало это достаточно воинственно.
– Кейси…
– Меня зовут Джульетта.
Я ахнула: она схватила меня за руку чуть пониже плеча.
– Ты будешь делать то, что тебе говорят, – прорычала она, дернув меня за руку и притянув к себе.
Кожа покраснела там, где она впилась в нее ногтями. Но я сжала губы и выдержала ее взгляд. Я больше не дам слабину.
Я приблизилась к ней вплотную.
– Нет.
Она бросила взгляд наверх, и я поняла, что она раздумывает, ударить меня или нет.
Почти шепотом я произнесла:
– Ты больше не причинишь мне боль.
Ее рот скривился в ухмылке, и она решилась. Отпустив мою руку, она залепила мне пощечину, отчего я пошатнулась и врезалась спиной в стену.
Но тут же отскочила от нее.
– Еще, – потребовала я, раскинув руки в стороны, приглашая мать продолжать.
Сдвинув брови, она смотрела на меня, пытаясь что-то разглядеть в моих глазах, – что, не знаю.
Ее рука снова хлестнула меня по лицу. На сей раз она зацепила ногтями губу, и я крепко зажмурилась, поморщившись от боли. Прерывисто дыша, я снова выпрямилась.