Поднявшись по выцветшим ступенькам, он зашел в дом.
На застекленной веранде стоял старый, еще тридцатых годов, фанерный коричневый шкаф, с которого свешивались многочисленные удочки и спиннинги. Слева от шкафа была входная дверь, и Михаил Андреевич несмело взялся за ручку.
Театр абсурда продолжился. Справа от двери на обычной деревенской кухне за газовой плитой стоял Кнопмус. Судя по запаху и характерному бульканью, в маленькой алюминиевой кастрюльке варились сосиски.
Кнопмус, державший многие годы в страхе всю партийную элиту Союза, варил сосиски! Это было невозможно себе представить.
– Хотите перекусить, Михаил Андреевич? – поинтересовался тот.
– Спасибо, воздержусь, – ответил гость.
– Вы не на партсобрании, выражайтесь, как нормальный человек, – попросил Юрий Альфредович.
Оглядевшись, Суслов взял выкрашенную белой масляной краской табуретку и присел за стол. Повертев в руках жестяную кружку с остатками чая, поинтересовался:
– Правительство спонсирует столь роскошный пир или вы устраиваете его за свой счет?
Кнопмус слил в раковину закипевшую воду, достал из шкафчика тарелку, вывалил на нее содержимое и вытащил из ящичка вилку. Усевшись за стол, с небольшим замахом вонзил ее в сосиску, так, что кожица хрустнула, выпуская из нутра горячий сок. На секунду зажмурился, а потом стал уплетать, хитро поглядывая на собеседника. Разделавшись с едой, отодвинул посуду и сказал со вздохом:
– Вы приземленный донельзя человек, Михаил Андреевич, хоть и с чувством юмора. В этом есть свои плюсы и минусы. Плохо то, что не понимаете маленьких человеческих радостей. Хорошо то, что и не интересуетесь роскошью. Конечно, вы карьерист, но бессребреник. Последний из мастодонтов в Системе. Ладно. Не стану больше мучить, пойдемте.
Поднявшись, Юрий Альфредович направился в большую комнату, и Суслов последовал за ним. Посреди комнаты они остановились.
– Сейчас я посвящу вас в одну из величайших тайн нашего времени. Ничему не удивляйтесь. Дышать старайтесь глубоко. Опасности для вас никакой нет, и ничего страшного не случится, – объяснял Кнопмус, наклонившись к полу и открывая люк в подпол.
Они спустились по ступенькам в довольно большой погреб. Пахло мышами, и было пусто. Лишь в углу на земляном полу нелепо высился старый холодильник.
– Прошу, – гостеприимно указал на него рукой Юрий Альфредович.
– Это… какой-то розыгрыш? – Кровь прилила к лицу, ноздри члена Политбюро раздувались от едва сдерживаемого негодования.
– Боитесь испачкаться? Здесь все стерильно. Полезайте внутрь, – со сталью в голосе приказал Кнопмус.
Это был старый «ЗИС-Москва», еще пятидесятых годов выпуска. Белая эмалированная дверь с вертикальной серебристой потертой ручкой. Суслов вновь достал платок и протер ее. Затем открыл и удивился.
Внутри виделось весьма обширное пространство, будто дно его уходило в землю. Когда он аккуратно забрался внутрь, Кнопмус подошел, прикрыл за ним дверь.
Оглядевшись, Суслов не увидел ничего примечательного. Светлая маленькая комната, напоминающая размерами деревенский нужник.
Внезапно заложило уши, закружилась голова. Но через секунду это прошло.
Ленинград, 1934 год
Как и Сталин, Кнопмус облюбовал один из кабинетов Смольного, но этажом ниже. Настоящий хозяин кабинета сейчас сидел, с огромным интересом изучая крошечное пятнышко на стене и не замечая ничего и никого вокруг.
Рядом со столом, с которого бесцеремонно были сброшены на пол все канцелярские принадлежности, необходимые любому бюрократу, стоял настоящий великан с удивительно добродушным лицом. У ног его лежал лобастый пес.
– Мой Абрасакс, не понимаю, зачем я понадобился? – поинтересовался гигант.
– Да вон его спроси, – кивнул Кнопмус на собаку. – Замучил уже Зафаэля вечными придирками, а теперь заявил, старый прохиндей, мол, кроме как с тобой или со мной, работать ни с кем не хочет. Говорит, если будет долгосрочный проект, то только под руководством Гериона, иначе он – пас. У меня на ближайшие годы иные планы, пришлось оторвать тебя от цветников со зверинцами, уж извини.
Пес недовольно дернул головой и выдал скорбную щелкающую тираду.
– И все равно будешь пока жить в Хранилище, не спорь, – хлопнул ладонью по столу Кнопмус, – если решил, что переберешься в зоопарк Гериона, то накось-выкусь, как теперь выражаются. Я помню тебя еще мохнатой псиной и знаю как облупленного. Хотел поработать? Работай. Но там, где нужно.
– Мой Абрасакс, – прогудел здоровяк, – вы не спросили моего мнения по этому поводу, равно как и не рассказали, к какому проекту хотите привлечь.
Собака сердито взглянула на Гериона, поднялась и с демонстративным презрением начала чесаться. Затем пару раз злобно цокнула и легла обратно.
– Понимаю, на твоем месте я бы тоже обиделся, – покивал головой Кнопмус, – но, блохастый, ты же знаешь Гериона, он у нас принципиальный. Как Кирова убивать – так это, конечно, ежовские террористы из «Первомая», но вот, если что-то надо сделать во имя всеобщего блага, тут он – первый, наш благодетель Герион. Спасибочки.
Встав из-за стола, Юрий Альфредович демонстративно поклонился здоровяку в ноги. Затем в задумчивости подошел к пускавшему слюни у стены хозяину кабинета.
– Вот смотрите, друзья мои. Перед вами – типичный представитель Системы. Чуть, может быть, выше по рангу своих соплеменников, но в принципе такой же, как все. Две комнаты в коммуналке, жена-стерва, сын курит тайком, начальство внесло в расстрельные списки, у самого – хронический геморрой и цирроз.
– Или возьмите мой разум под контроль, или объясните, что имеете в виду, не понимаю ни единого слова, – пробурчал здоровяк.
– А то и имею в виду. Хотите, разбужу сейчас его и задам один-единственный вопрос: «О чем мечтаешь, человече»? И знаете, что он ответит? Даже телепатом быть не надо: «Чтобы у соседа корова сдохла».
Герион недоуменно поинтересовался:
– Неужто в городе до сих пор крупный рогатый скот держат?
– Нет, все, засиделся ты в своих зверинцах, с юмором беда просто, – вздохнул Кнопмус, – да и вообще… выглядишь как какой-то толстовский крестьянин, в коридор выпусти – арестуют через пять минут. Блохастый, слышишь меня? Берешь шефство над ним. Считай это партийным заданием.
Пес зашелся кашлем, похожим на смех. Затем что-то вопросительно щелкнул.
– Даже не надейся. В ближайшие годы работаешь в Хранилище. Считай это своей последней прогулкой, и чтобы тебе было так же весело, как мне, Герион все это время будет самим собой.
Заседание проходило в закрытом режиме. Помимо самих судей, охраны и Николаева, присутствовали лишь тринадцать обвиняемых, которых тот выдал на следствии, как и обещал.
Председательствовавший Василий Ульрих монотонно читал приговор. Николаев с отсутствующим видом разглядывал его грузное лицо с маленькой щеточкой усов под носом.