Позвонил впервые за много лет бывшей любовнице. Шлюх не хотел. Клемануло меня. Не хотел платить. Что-то настоящее и срочно. Что-то каплей бальзама туда, где саднит. Жанна была со мной несколько месяцев еще до свадьбы с Мартой. Тогда я еще затевал какие-то отношения, во что-то лез и даже во что-то верил. Кинул ее ради отцовской куклы. Мне нужна была его игрушка.
Она приехала через час после звонка. Ничего не спрашивая, сбросила с себя одежду и опустилась на колени. И начался гребаный марафон на несколько часов. Я ее по-разному, жестко и осторожно, мял и рвал на части, и опять нет. Яйца болят, в глазах рябит, весь потный, трясущийся от напряжения, она изошлась криками и стонами, уже честно молит не трогать, потому что не выдерживает.
Кончил только у нее во рту вяло и не остро, как избавился от тяжести на четверть. Вначале выгнать Жанну хотел, а потом… потом ярость взяла на дрянь, из-за которой новая язва внутри, новая психологическая дрянь в дополнение ко всем моим язвам, о которых знаю только я и психиатр, которого когда-то нашел мне мой отец. Мне захотелось увидеть ее лицо, когда она войдет в мою спальню с тряпками и ведром, когда увидит со мной другую.
Жанна принялась собирать свои вещи, а я взял ее за руку и притянул к себе.
— До утра останешься.
Она не возражала, в глазах вспыхнула… бл*дь, а чем можно заменить это проклятое слово? И мне было плевать, что утром она уедет, и я больше ее не наберу, а возможно, и заблокирую входящие от нее. Я не спал. Я ждал утра. Полулежал на спине и курил сигару за сигарой рядом с совершенно безразличной мне женщиной, и думал о том, что ту, другую, я хотел бы видеть по утрам рядом с собой. Из-за того, что прислушивался к каждому шороху, услышал, как она идет еще только по ступеням.
Вот она — первая инъекция наркоты после дичайшей ломки. Первая капля обожгла иссохшие вены, и я чуть не застонал вслух от предвкушения. У меня от него дернулся член. Почти сексуальное возбуждение от, мать ее, радости видеть мою маленькую лживую дрянь. Вошла в спальню и даже в бесформенной одежде показалась мне невозможно красивой. Окинул взглядом, и грудную клетку расперло от волны запредельного кайфа. Вот она — настоящая доза эндорфинов потекла по венам, запенилась, забурлила. Ее лицо, большие глаза такие нежные… все еще не утерявшие этого особенного кристального блеска, чуть тронутые подрагивающим хрусталем слез, волосы тугой косой по спине и толстый пояс фартука затянул талию, и у меня заныло везде, засаднило. Захотелось на хер всех выгнать и остаться с ней здесь вдвоем. Распустить ее волосы и просто зарыться в них лицом. Бл***дь, как же я ее за это ненавидел. Потому что она меня сделала. Снова. Так просто. Совершенно не осознавая, что одним взглядом поставила меня к столбу и прижала дуло пистолета к виску.
Вскочил с постели, чтоб не успели заметить, что у меня стоит только от взгляда на ее голые ноги в носках и мокасинах. От того, как представил их согнутыми в коленях и разведенными в стороны и свою голову между ними.
Включил воду и кулаком по кафелю до мяса, уже не впервые, по свежим ранам. Потому что перед глазами упрек в ее глазах и собственное отражение монстра с окровавленными клыками и уродливой пастью. Вышел злой, как дьявол, и на холод, остыть, не смотреть на нее.
А потом… потом меня ошпарило волной вспенившегося адреналина звоном битой вазы. Выскочил и уже знал — она разбила. Смотрел, как она растерянно замерла, глядя на осколки, а у меня перед глазами не битое стекло, а мое уродливое сердце, которое она уронила точно так же. Нечаянно, а может быть, и намеренно. Я еще не знал, играет ли девочка профессионально или это дилетантские ошибки, за которые платим по счетам мы оба. И долбаному психопату во мне захотелось, чтоб она собрала их руками… нет, не хрусталь, а осколки меня. Чтоб резала свои тонкие пальцы ими, чтоб ползала на коленях перед ними.
А у самого саднит внутри, и я не отрываясь слежу за тем, как она складывает куски в ведро, такая маленькая, хрупкая, сломленная и в то же время без единого изъяна. Вздрогнул, когда на ее пальцах кровь увидел… боль вернулась, впилась мне в грудную клетку, как раскрытыми ножницами, и начала кромсать каждый раз, когда в ведро падал очередной осколок.
Вышел из спальни и стиснул челюсти, чтобы не вернуться обратно.
В офисе не мог работать, к дьяволу разогнал совещание, чуть не вышвырнул в окно Марка. У меня бумаги на столе лежат, их подписать надо, а я вижу ее окровавленные пальцы и дергаю первые пуговицы рубашки. С самой первой встречи эта ведьма вызывала щемящее непонятное мне ощущение, от которого взреветь хотелось, и я был против него бессилен. Как тогда, когда нашел ее на складе и отогревал ее ноги и руки в своих руках. И… я снова выпил. Не знаю сколько. Наверное, много… настолько много, что мне стало насрать, куда она хотела бежать и с кем. По хрен. Она все равно здесь, а даже если бы сбежала, я б нашел и вернул. Так какого хера я наказываю себя… не ее. Себя!
Протрезветь надо, услышать, как лжет. Как бежать договаривается с Ларисой. Пролистал файлы разговоров и наткнулся на самый последний. Кажется, я его еще не включал.
А потом на перемотку. Снова и снова. Снова и снова. Как идиот со съехавшими мозгами. Пью из горлышка виски, слушаю-слушаю-слушаю.
Марк меня застал с полупустой бутылкой. Не помню, что он говорил, я его вытолкал взашей и уехал домой. Без объяснений. Ни слова ему не сказал. Несся бешеным маньяком по трассе с музыкой на всю громкость так, чтоб казалось, что из ушей кровь сейчас хлестать начнет.
Бросил машину и взбежал по ступеням крыльца быстрым шагом через весь дом в то крыло, куда за несколько лет даже не сворачивал. Толкнул дверь в кухню и остановился, ища ее взглядом. Когда меня увидели — вытянулись в струну, и все разговоры стихли, а она тарелки складывает в стопку пальцами, заклеенными пластырем. Быстрыми шагами подошел к ней и схватил за запястье — уронила тарелку и с ужасом мне в глаза смотрит. Наклонился, поднял осколок и, глядя ей в глаза, повел по своим пальцам, чувствуя, как дергается верхняя губа, когда стекло входит в плоть и осторожно раскрывает рану, раскраивая мою ладонь надвое… Она медленно опустила взгляд и тут же меня за руку схватила. Глаза огромные и в них нечто невообразимое творится.
— Не надо…, - едва шевеля губами.
— Пошли, — выдохнул ей в лицо.
Глава 25
Она протянула мне руку,
которую я не знал, как взять,
и я сломал ей пальцы своим молчанием.
(с) Джонатан Сафран Фоер
Я потянул ее за собой по коридорам, пачкая кровью тонкое запястье и чувствуя, как меня всего рвет на части, трясет, лихорадит. И даже не понимаю, что она не сопротивляется, идет следом, едва поспевая, пока вдруг не дернула меня к себе за руку, и я остановился, глядя ей в глаза ошалевшим взглядом и осознавая, что я пожираю ее лицо, как чокнутый, как какой-то безумец, который вдруг увидел плод своего больного воображения наяву перед глазами. Но мое проклятое воображение оказалось настолько обнищавшим за эти дни, что не смогло передать и десятую долю блеска ее глаз и запаха кожи, который забился в ноздри и заставил чуть ли не застонать от удовольствия.