Повседневная жизнь Тайной канцелярии - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Курукин, Елена Никулина cтр.№ 82

Бывшей придворной даме Екатерины I Яганне Петровой душевных и физических сил не хватило – даже до очной ставки дело не дошло. В 1735 году она служила при маленьком дворе полуопальной Елизаветы, когда на нее поступил донос «вольной девки» Мете Вестенгардт. Поскольку дело касалось придворных особ, то допрос Мете велся в присутствии самого Ушакова. Она показала: «Тому назад два года и семь месяцев, перед праздником св. Андрея Первозванного за два дня, была в гостях у мадам Яганны Петровой, которая при доме государыни цесаревны Елизаветы Петровны, и в то время у Яганны была девица Лизабет, которая государыню цесаревну убирает, и она, Яганна, говорила девице Лизабет о ея императорском величестве, да про обер-камергера графа фон Бирона некоторые великие непристойные слова, и девица Лизабет говорила Яганне: „Пожалуй, для Бога, о том помолчи“«. При этом доносчица заявила, что по-русски не умеет рассказать, какие именно слова говорила тогда Яганна.

Добрый Андрей Иванович настоятельно посоветовал барышне постараться воспроизвести, что говорила дама Яганна. Оказавшись в каземате под стражей, доносчица к вечеру русский язык вспомнила и вновь предстала перед Ушаковым: «Яганна Петрова говорила по-немецки слова такие: „первого де императора одна и есть дочь, да мало ей чем жить, а коли б государыня императрица изволила ей отдать которые император первый прибавил земли, то бы де довольно ей было чем жить“. А после того Яганна говорила: „что обер-камергер очень не фамильный человек и жена де его еще просто не фамильная, а государыня де императрица хотела его курляндским герцогом сделать, и я де тому дивилась“. И она де, Вестенгардт, на то сказала: „какой де князь Меншиков был фамильный человек, да Бог де сделал его великим человеком, а об обер-камергере и об жене его слышала она, Вестенгардт, что они оба фамильные и коли де Бог изволит им что дать, то де всем нам на свете надобно почитать и радоваться“. Яганна на это отвечала ей: „что де за него ты стоишь?“ И она, Вестенгардт, сказала: „дай де Бог, чтоб был он герцог курляндский и что он от Бога желает; ко мне де он в Москве показал великую милость, по поданному государыне императрице прошении о жалованье моем“. А Яганна на это ей сказала: „а достала де ты жалованье?“ И она, Вестенгардт, отвечала: „я могу верить, что императрица может меня пожаловать!“ Яганна говорила еще: „когда де он будет герцогом курляндским, то де жену свою отдаст в кляштор, а государыню де императрицу возьмет за себя“. И она, Вестенгардт, сказала Яганне: „это неправда и не можно того сделать и не могу о том верить, что это у нас не манер“. При всех этих словах была и слышала девица Лизабет, которая трижды говорила Яганне: „ради Христа, о том ты не говори, окны де низки, могут люди услышать“. Еще припомнила, что Яганна говорила, будто ея императорское величество в Москве говорила, что не хочет фаворитов у себя держать, а она, Вестенгардт, отвечала: „всякий де цезарь и король фаворитов у себя держит“„. Остается подивиться отличной памяти доносчицы, которая и спустя два года точно передала разговор придворной обслуги, обсуждавшей дворцовые секреты. Собеседниц не остановило даже опасение, что «окны низки“; желание перемыть косточки фавориту и его жене оказалось сильнее.

На следующий день Яганну и «девицу Лизабет» доставили в крепость. Обе отказались признать за собой вышеуказанные речи. По нормам сыска Мете Вестенгардт и Яганну Петрову можно было пытать, но обе служили при дворе, и осторожный Ушаков доложил о деле императрице. Анна Иоанновна приказала: «Объявить Вестенгардт и Яганне, что они по государственным правам дошли до розыску; того ради чтоб не допуская себя до того, сказали сущую правду, а ежели и потом будут утверждаться каждая на своем показании, то привести их в застенок и расспросить об оном накрепко, и буде в застенке утвердятся на прежнем своем показании, то для увещания и изыскания правды допустить их веры пасторов, которые бы их, а также и девицу Лизабет увещевали накрепко, чтоб объявили истину, не скрывая ничего, только имянно о непристойных словах их пасторам не спрашивать и им, Вестенгардт и Яганне и Лизабете, пасторам говорить не велеть, и что потом будет учинено, о том доложить ее величеству». Священники, однако, не понадобились. После объявления воли императрицы Мете «утвердилась» в своих показаниях, а отведенная в застенок Яганна стала сознаваться – сначала в том, что посчитала «спесивым» фельдмаршала Миниха, потом – что и вправду говорила о бедности цесаревны, а затем вспомнила и более криминальные свои слова: «Теперь де можно и обер-камергера сделать герцогом и может де он на императрице жениться». Но придворная дама утверждала, что не называла Бирона «нефамильным», а только говорила, что «обер-камергер бедный был дворянин, да и жена де его не из богатой фамилии была». Пожилая дама, не выдержав строгости заключения, признала свою вину, хотя и знала, что «девица Лизабет» при крамольном разговоре не присутствовала и подтвердить донос не могла.

Спустя неделю после начала следствия Ушаков уже доложил о его результате. Удачливой Мете императрица велела «за правый донос» дать «награждение двести рублей»; о Яганне позаботился сам Ушаков (все же придворная дама цесаревны), подав свое мнение: «Не благоугодно ли будет по милосердию вашего величества, вместо пытки и смертной казни учинить оной Яганне жестокое наказание кнутом и сослать в Сибирь в дальний монастырь и содержать ее в том монастыре неисходно и пищу давать против того монастыря монахинь». ^[390]

Процедура очной ставки использовалась следствием и в более поздние времена. Ее проведение описано в воспоминаниях декабристов, которые, надо признать, держались менее стойко, чем многие подследственные предыдущего столетия; должно быть, представителям просвещенного и благородного дворянства «дней Александровых» сложнее было «запираться» или лгать перед лицом столь же утонченных следователей из своего круга. Однако и среди них находились люди, сумевшие выдержать такой поединок и даже заставить обвинителя отказаться от своих показаний.

А. Е. Розен рассказал об очной ставке, устроенной полковнику Павлу Граббе с неизвестным «обличителем»: «При очных ставках обыкновенно вызываемы были обвиненные сперва поодиночке, и когда показания их разнствовали, то сводили их вместе для улики. Когда Чернышев прочел показания Граббе, то спросил его: не упустил ли он чего, или не забыл ли какого важного обстоятельства? На отрицательный ответ его повели в другую комнату и призвали обличителя, который также оставался при высказанном своем мнении. Тогда снова призвали Граббе, и Чернышев, известный красавчик и щеголь, качаясь в креслах, крутя то ус, то жгут аксельбанта, с улыбкою спросил: „Что вы теперь, полковник, на это скажете?“ Граббе с негодованием ответил ему: „Ваше превосходительство, вы не имеете права так мне говорить: я под судом, но я не осужден, и вам повторяю, что я показал правду, и не переменю ни единого слова из моих показаний“. Обличитель опомнился и сознался в своей ошибке». ^[391] Из этого состязания член Союза благоденствия Граббе вышел непобежденным – и впоследствии стал боевым генералом и командующим войсками на Кавказе.