Россия и становление сербской государственности (1812-1856) - читать онлайн книгу. Автор: Елена Кудрявцева cтр.№ 29

Ункяр-Искелессийский договор подписан 26 июня (8 июля) 1833 г. Он носил оборонительный характер и был заключен на восемь лет. По его условиям Россия обязывалась в случае необходимости прийти на помощь Турции «сухим путем и морем». Наиболее важное для России условие содержалось в «отдельной и секретной статье», где говорилось о том, что российская сторона, «желая освободить Блистательную Порту Оттоманскую от тягости и неудобств, которые произошли бы для нее от доставления существенной помощи», будет удовлетворена выполнением лишь одного обязательства со стороны Турции. Она, по условиям секретной статьи, «должна будет ограничить действия свои в пользу императорского российского двора закрытием Дарданелльского пролива, то есть не дозволять никаким иностранным военным кораблям входить в оный под каким бы то ни было предлогом» ^[221].

Реакция западных держав на заключение договора была бурной. Лондонская «Таймс» назвала его «бесстыжим». «Петербургский кабинет сделал из Турции официально своего подчиненного, а из Черного моря – русское озеро, – писал Гизо, – без того, чтобы что-либо мешало ей самой (России. – Е. К.) из него выйти и перебросить в Средиземное море свои суда и войска» ^[222]. Представители Англии и Франции направили Порте ноту протеста; в ответ османское правительство должно было решительно заявить, что Порта вполне свободна «заключать по своему независимому желанию договор с той дружественной державой», с какой сочтет нужным ^[223]. После полученного объяснения соединенная француз ская и английская эскадра вынуждена была покинуть Смирну. Враждебное отношение западных держав к договору, заключенному Россией «один на один» с Турцией, чего они старались избежать, в значительной степени объяснялось не столько самими условиями явных и секретных статей трактата, сколько возможностью его широкого толкования в будущем.

«Большой испуг» 1833 г. заставил Великобританию бросить все ресурсы на вытеснение России из Юго-Восточной Европы ^[224]. Английское правительство восприняло договор в качестве поражения британской политики в Турции и даже пыталось объявить его «несуществующим» ^[225]. Однако Россия не намерена была уступать в столь важном для нее во просе и в своем официальном ответе предложила считать «несуществующим» демарш лондонского кабинета.

В этот сложный для европейской политики момент лишь Австрия продолжала поддерживать Россию. В своей депеше австрийскому посланнику в Париже Меттерних подчеркивал схожесть целей двух союзников на Востоке: «Обе соседние Оттоманской империи державы хотят по отношению к этой империи одного и того же. Они хотят сохранения оттоманского трона и полной независимости султана, такой независимости, без которой государство перестает существовать…» ^[226] Сам же Николай I высказывал мнение, полностью совпадавшее со словами австрийского канцлера: «Странно, что общее мнение приписывает мне желание овладеть Константинополем и Турецкою империею; я уже два раза мог сделать это, если б хотел, – подчеркивал император в личной беседе с Муравьевым, – мне выгодно держать Турцию в том слабом состоянии, в котором она ныне находится. Это и надобно поддерживать, и вот настоящие сношения, в коих я должен оставаться с султаном» ^[227]. Из этих слов следует, что и после заключения Ункяр-Искелессийского договора внешнеполитические задачи России по отношению к Османской империи оставались такими же, какими они были сформулированы на заседании Особого комитета в момент заключения Адрианопольского мира. Более того, произошло еще большее сближение России с Турцией. В 1833 г. посольство Ахмед-паши выехало в Петербург для переговоров о ходе выполнения условий мира. В 1834 г. на основании петербургской конвенции царское правительство «простило» Порте треть контрибуции и снизило в два раза сумму ежегодных выплат.

Добившись исключительных привилегий для своего флота в Проливах, Россия восстановила против себя западные державы, главной задачей которых стало ослабление конкурента в этом важнейшем регионе столкновения международных интересов. Смягчить позицию западных держав можно было лишь привлечением их на свою сторону. К тому же это могло избавить Россию от угрозы создания антирусского союза ^[228]. Правда, при этом Россия теряла свое уникальное положение единственной союзницы Порты, но в то же время спасала само сущест вование уже заключенного договора. Российское правительство сочло выгодным привлечь на свою сторону Австрию, ревниво следившую за русскими успехами на Ближнем Востоке и заинтересованную в дружественных отношениях с Петербургом. Ее благожелательная позиция по отношению к действиям российской дипломатии на Балканах не осталась незамеченной и была по достоинству оценена петербургским кабинетом.

В сентябре 1833 г. между этими державами была подписана Мюнхенгрецкая конвенция. По ее условиям стороны обязались поддерживать существование Османской империи. Конвенция предусматривала такое развитие событий на Востоке, когда от обеих держав могли бы понадобиться согласованные действия «в случае ниспровержения современного порядка в Турции». В целом российские власти были удовлетворены условиями конвенции. Привлечение третьей державы к решению «вечного» Восточного вопроса должно было укрепить легитимность Ункяр-Искелессийского договора в глазах Запада ^[229].

Сближение с Турцией и подписание договора 1833 г. объективно по служили укреплению положения России на Балканах и способствовали решению некоторых застарелых проблем во взаимоотношениях османских властей с их православными подданными. Так, пограничный вопрос между Сербией и Турцией нашел свое окончательное разрешение в качестве своеобразной «платы» османского правительства за услуги российского флота ^[230]. Таким образом, временное сближение России с Османской империей не отодвинуло «славянские дела» на второй план, а послужило скорейшему их окончанию ^[231]. К. В. Нессельроде в личном письме Милошу Обреновичу также указывал на то, что сербские дела получили свое окончательное решение благодаря военной экспедиции, предпринятой к берегам Босфора. «Порта, – писал он, – в сем важном деле уступила единственно силе оружия российского» ^[232].