Великие исторические сенсации. 100 историй, которые потрясли мир - читать онлайн книгу. Автор: Елена Коровина cтр.№ 67

Зато Екатерина пошла «в породу»: здоровье отменное, сама красавица, норов бурный и строптивый, характер бешеный, истинно орловский. Так что мужа для любимицы Екатерины отец выбирал с усердием. Остановился на достойном москвиче – бригадире Новосильцеве, со всех сторон обласканном и почетом и наградами. Свадьбу сыграли пышную, да вот беда: уж больно вспыльчив оказался Дмитрий Новосильцев, ну а Екатерина чересчур горда, как все Орловы. Словом, брак не заладился – уже на первом году совместной жизни красавица Екатерина, сверкнув бешеным орловским взором, съехала из дома мужа. Поступок по тем временам немыслимый. Но и он простился строптивой красавице, поскольку она оказалась на сносях и вскорости родила мальчика. Родственники Новосильцевых отнеслись к мятежной невестке весьма прохладно, а вот Орловы пришли в восторг – наконец-то наследник в третьем поколении!

Ребенка окрестили Владимиром в честь деда и отписали на его имя все орловские миллионы. Мать в сыне души не чаяла. Хоть и была теперь уже Новосильцевой, но считала, что сын растет в орловскую породу. И верно: Владимир статью и красотой был вылитый дядя Алексей, силой и добродушием – точь-в-точь дядя Григорий, ну а умом схож с дедушкой Владимиром. Словом, собрал лучшее в роду. Екатерина торжествовала, глядя на своего обожаемого Володеньку: хоть он и Новосильцев, но – навершие орловской породы и продолжит дела фамильные. Владимир действительно быстро шел в гору. Заботливая родительница отослала его учиться в Санкт-Петербург, верно рассчитав, что в сонной Москве у ее ненаглядного дитятки не будет таких перспектив в жизни, как в блестящей столице. Там Владимир поступил на военную службу, в 20 лет уже дослужился до флигель-адъютанта императора Александра I, был принят и обласкан в самом изысканном обществе. Когда же он наезжал в Москву к любимой маменьке, вся Первопрестольная стремилась попасть в их дом на Страстном бульваре. Мамаши барышень на выданье грезили о таком богатом и влиятельном зяте, красавицы мечтали о столь блестящем любовнике. Однако бригадирша Новосильцева спесиво оглядывала московских воздыхательниц: нет, не про них столь лакомый кусочек! Разве они ровня ее несравненному сыну?!

В самом начале 1825 года красавец Владимир спешно прискакал из Петербурга к маменьке. Огорошил новостью совершенно невозможной! Он, чьи деды имели фавор от самой императрицы, теперь собрался жениться на какой-то дочери небогатого дворянина, которая и зовется совершенно простонародно: Марья Пахомовна Чернова.

Екатерина Владимировна пришла в гнев: «Да кто такие Черновы?! Нарышкиных знаю, Гагариных знаю, Голицыных знаю. Но о Черновых никогда не слыхала!» Владимир принялся улещать маменьку, рассказывая о доброте и красоте своей Марьюшки, о том, как она станет любить и почитать свекровь-маменьку. Но в Новосильцевой взыграла орловская спесь: «Да чтоб я позволила какой-то Черновой звать себя маменькой?! Да ты, видно, ума лишился!» – «Но ведь на 25 января свадьба назначена, я слово дал! – пытался вразумить родительницу Владимир. – Это же слово чести!» Но мать гордо отрезала: «Слово чести дают только равному! А разве Черновы тебе ровня?! Этак, если я велю кучеру заложить карету, так я и ехать обязана?!» И мать выплыла из залы.

Обозленный и расстроенный Владимир поскакал обратно в Петербург – надо же было предупредить Черновых, что свадьба откладывается. По приезде он рассказал про строптивый нрав мамаши, но пообещал вскорости снова просить родительского благословения. Но брат Маши, молодой офицер Семеновского полка Николай Чернов, вспылил: «Когда вы, Владимир Дмитриевич, сватались, мы думали, что вы – совершеннолетний и правоспособный. А вы, оказывается, до сих пор маменькин сын. Что же делать? Нельзя не повиноваться родительнице! И вы, конечно, свободны от данного вами слова. Однако и сестре моей нужно жизнь устраивать. Поэтому, если я увижу вас рядом с ней – пеняйте на себя. Я ничуть не меньше умею уважать честь своей фамилии, чем вы мнение вашей матери!»

Владимир скрепя сердце начал обходить любимую Машу за три версты. Про себя думал: «Как только получу следующий отпуск, поеду в Москву. Не может быть, чтобы мать не поняла любовь сына!»

5 сентября 1825 года в Дворянском собрании состоялся роскошный бал в честь тезоименитства императрицы Елизаветы Алексеевны. Весь высший свет и гвардия обязаны были присутствовать. Владимир издали заметил свою Марьюшку, но подойти не решился. Заиграла музыка. По закону танца Новосильцев должен был выбрать партнершей девушку, которую к нему подвел приятель. Увы, приятель подошел к Владимиру с двумя девицами. Одна из них была мадемуазель Чернова. Приятель спросил: «Забвение или раскаяние?» Новосильцев понимал, что в вопросе зашифровано его отношение к любимой, и потому мгновенно ответил: «Раскаяние!» Ведь он не собирался забывать возлюбленную Марьюшку!

Однако его выбор оказался роковым. Под символом «раскаяние» действительно оказалась Мария. Приятель вручил ее руку Новосильцеву, и тому не осталось ничего, кроме как повести девушку на танец. Они протанцевали всего один тур. Девушка дрожала и не попадала в такт. Наконец она прошептала: «Довольно!» Владимир проводил ее к креслу, поклонился, и в это время чья-то тяжелая рука опустилась на его эполет. Новосильцев обернулся – перед ним стоял гневный Николай Чернов: «Завтра у вас будет мой родственник Кондратий Федорович Рылеев. Он хоть и поэт, но офицер отменный. Благоволите передать ему: где, когда и на чем мы будем драться».

14 сентября 1825 года в 6 часов утра в местечке Лесном возле Выборгского шоссе молодые люди стрелялись на пистолетах. Секундантами выступили Рылеев и Пестель. Ну не удивительно ли, что именно будущие декабристы оказались причастны к гибели последнего из рода Орловых? Словно представители новой эпохи забивали последний гвоздь в крышку гроба эпохи уходящей…

Новосильцев и Чернов разошлись на десять шагов. Повернулись одновременно, и тут же грянули оба выстрела. Дуэлянты упали на траву. Потом они оба еще боролись со смертью, успев послать друг другу слова прощения. Но через четыре дня обоих не стало. О том же, что случилось с Марьюшкой, достоверных фактов нет. Одни говорят, что она уехала в дальнюю деревню, похоронив себя заживо, другие клянутся, что, выехав из Петербурга, она умерла по дороге от разрыва сердца.

Горе же матери Новосильцева было столь внезапным и неутешным, что на какое-то время она потеряла рассудок. Очнувшись, поняла: во всем только ее вина. Это она, отказав в материнском благословении, погубила сына. Это она, а не молодой Чернов совершила преступление в своей грешной гордыни. А значит, она – преступница!

Придя в себя, Новосильцева поехала в Петербург. На месте дуэли сына выстроила богадельню Орлова-Новосильцева для сирот и храм Святого Владимира. Но сама войти в храм не решилась – понимала, что такой грех не отмолить. Мать всегда должна помогать своему сыну, а она толкнула его под дуло пистолета…

Вернувшись в Москву, Новосильцева начала раздавать свои несметные богатства на благотворительность. На ее деньги строились богадельни, приюты, церкви. Но сама она всю жизнь (еще долгие четверть века!) мучилась вопросом: не возмездие ли это? Когда в тот роковой июльский день давнего 1762 года разгоряченные будущей властью братья Орловы решили придушить императора Петра III, тот в агонии прошептал: «Сами сгинете!» Вот и сгинули – никого не осталось…