В связи с тем, что у пациентки наличествуют следующие симптомы: 1) галлюцинации и избирательная амнезия; 2) заметно сниженный интерес к социальным взаимодействиям, в отличие от разговоров с насекомыми и растениями; 3) отсутствие аппетита (пациентка предпочитает только фрукты и пирожные и отказывается принимать пищу, если питье не налито в наперсток, а еда не поставлена на поддон птичьей клетки), можно сделать вывод, что она страдает от маниакального расстройства и шизофрении.
Рекомендуемое лечение: электрошоковая терапия дважды в день (посредством прикладывания электрического угря к голове), а также психиатрические консультации, до тех пор, пока галлюцинации не исчезнут, память не восстановится и настроение пациентки не улучшится».
Я показываю этот отчет Джебу.
Он смотрит на меня.
– Что скажешь?
Что я скажу… Моя прапрапрабабушка сошла с ума и перестала различать прошлое и настоящее. Наперсток и птичья клетка очень похожи на одержимость чайными чашечками у Элисон. И это сходство меня беспокоит.
Может быть, произошло что-то еще? Не галлюцинации, а манипуляции? И поэтому Элисон взялась разгадывать тайну Алисы?
Но что бы там ни было, Элисон, очевидно, грозит судьба моих прочих предков.
– Ты понимаешь теперь, почему я не могу допустить, чтобы ее лечили электрошоком?
Я указываю на листок:
– Здесь дата смерти Алисы. Она умерла всего через два дня. Шоковая терапия ее убила!
Я срываю накладные дреды, чуть не вырвав несколько настоящих прядей, и швыряю их в море. Мне надоело истреблять в себе сходство с Элисон. Раз уж мы оказались в одной команде в этой странной игре, то можем хотя бы выглядеть соответственно.
Джеб притягивает меня к себе. Лодка качается, и я падаю ему на колени. Мы оба замираем. Я начинаю приподниматься, но Джеб не пускает. Мое сердце бешено бьется; не отрицаю, очень приятно быть так близко к нему. Не обращая внимания на внутренние сигналы тревоги, я сдаюсь – и прижимаюсь щекой к его майке. Мои сложенные руки зажаты между нашими телами. Он гладит меня по голове, и я уютно устраиваюсь у Джеба на груди, поджав ноги – в позе эмбриона.
– Мне страшно, – шепотом говорю я.
«И причин больше, чем ты думаешь».
– Неудивительно, – тихонько отвечает он. – Но мы обязательно вернемся домой и поговорим с твоим папой. Он выслушает нас обоих, увидит этот врачебный отчет и всё поймет.
– Нет. То, что мы нашли, всего лишь доказывает, что Алиса тоже была сумасшедшей. В конце концов, она даже забыла, что вышла замуж и родила детей. Она ничего не помнила, хотя рядом были живые свидетельства – дети и внуки.
Джеб молчит.
– Я не хочу угодить в смирительную рубашку, – говорю я, подавляя рыдании. – Каждое воспоминание, которое я вытеснила… или полностью лишила смысла…
Джеб крепче обнимает меня.
– Тебя ждет другое будущее, Алисса Виктория Гарднер.
Он никогда не произносил моего полного имени. И теперь он выговаривает его, как это сделал бы мой папа, с особым ударением на каждом слоге. Именно то, что мне нужно.
– Какое? – спрашиваю я, отчаянно цепляясь за соломинку.
Низкий бархатный голос Джеба звучит уверенно и успокаивающе.
– Ты станешь знаменитой художницей. Будешь жить в шикарной стильной квартире, в Париже, со своим богатым мужем. Он, кстати, окажется всемирно известным дезинфектором. Представляешь? Тебе больше не придется самой ловить насекомых. Значит, ты сможешь проводить больше времени со своими пятью умненькими детьми. А я буду приезжать в гости каждое лето. Появляться на пороге с бутылкой техасского соуса для барбекю и французским багетом. Чокнутый дядюшка Джеб.
«Дядюшка Джеб»? Приятно думать, что он навсегда останется в моей жизни. Но, когда я разглядываю майку Джеба и вспоминаю дугообразные шрамы у него на груди – трагическую летопись всех тех случаев, когда он случайно проливал чай или оставлял на полу игрушку, об которую спотыкался его папаша, – меня с удивительной силой захлестывают прежние чувства. Хотя шрамы скрыты под одеждой, я прекрасно помню каждый. Я столько раз их видела, когда мы вместе ходили купаться или возились в гараже. В шестом классе я гадала, каково это – прикоснуться к ним кончиками пальцев…
И сейчас я думаю то же самое. Каково это – исцелить своим прикосновением раны Джеба.
– Нет, не дезинфектор, – говорю я, перекрывая биение крови в висках.
– М-м?
Я делаю паузу.
– Я полюблю художника. У нас будет двое детей. Мы поселимся за городом, чтобы в тишине слышать нашу музу и откликаться на ее зов.
Джеб заглядывает в мои глаза и дарит мне нежную лучистую улыбку. Я просто таю.
– Отличный вариант, Эл…
Его губы совсем близко, а дыхание такое теплое, сладкое и соблазнительное… но тут я вспоминаю про Таэлор и про Лондон. Я не могу позволить себе отдать свое сердце человеку, который любит другую. И отбить парня у другой девушки я тоже не могу. Достаточно того, что я украла у Таэлор деньги. Всё это зашло достаточно далеко.
Я сползаю с колен Джеба, шурша юбкой по его парадным брюкам. Словно выйдя из транса, он откидывается назад и смотрит на покрытую рябью воду.
– Как по-твоему, что будет завтра? – спрашиваю я, и мой голос дрожит, как и мое тело.
– Что бы ни было, главное, не лезь никуда без меня. Давай всё делать вместе. Договорились?
Он берет меня за руку, разглаживает перчатку, складывает пальцы в кулак – и ждет ответа.
– Договорились, – отвечаю я.
– Вот и хорошо. – Джеб легонько стукает своим кулаком по моему.
Я вздрагиваю – от холодного ветра и от его ласкового прикосновения.
– На, держи. – Джеб снимает пиджак и помогает просунуть руки в рукава. Потом он складывает вещи обратно в рюкзак и говорит: – Попробуем немного поспать.
Мы устраиваемся на дне покачивающейся лодки. Я лежу спиной на груди у Джеба. Он утыкается носом мне в волосы. Какое-то спиральное созвездие у нас над головой сворачивается и разворачивается, разбрасывая искры. Похоже на вспышки молнии или на ту мозаику из пауков, которую я выкладывала утром, прежде чем пойти в скейтпарк. Меня вновь охватывает дрожь. Я вспоминаю, как много лет назад любовалась этими самыми созвездиями с моим здешним другом. Неудивительно, что они воплотились в мозаиках.
– Надеюсь, бури не будет, – шепчет Джеб, крепче обхватывая меня руками. – Лодка не выдержит ударов волн.
Рассеянно сунув руку в карман юбки, я нащупываю губку, которую зачем-то нужно было сохранить.
– Это не гроза, а просто созвездие, – отвечаю я, и Джеб не спрашивает, откуда я знаю.
Мы наблюдаем за разворачивающимся в небе зрелищем, пока мятежное созвездие не рассыпается тысячей разноцветных искр, как беззвучный фейерверк. Когда он заканчивается, не остается ничего, кроме самых обычных белых звезд.