Я подхожу ближе, вынуждая папу взглянуть на меня.
– Я слишком перенервничала, чтобы вести машину. Поэтому я позвонила Джебу и попросила приехать за мной. Но он не заходил в магазин.
Это не совсем ложь: Морфей внес его туда.
У папы делается такой вид, как будто он получил удар под дых.
– Элли, но почему? От Персефоны ты видела только хорошее. Она даже помогла мне отогнать «Гоблин» и пообещала не вызывать полицию. Отчего ты закатываешь сцену за сценой?
Его левое веко дергается. Верный знак, что папа на грани.
– Забудь о том, чтобы завтра пойти за аттестатом. Получишь его по почте. Я не выпущу тебя из-под надзора, пока ты не побеседуешь с психиатром.
Мама охает, а я стискиваю зубы.
– Подождите, мистер Гарднер. – Джеб пытается вмешаться, но я хватаю его за локоть и удерживаю.
– А тебе лучше пойти домой, Джебедия, – папины карие глаза холодеют. – Это касается моей семьи.
Я чувствую боль в груди. Конечно, папа вне себя, но он говорит жутко обидные вещи. Джеб тоже член нашей семьи. С ним всегда обращались именно так.
– Да, сэр, – хрипло отвечает Джеб и шагает к двери.
Мама провожает его, и они тихонько разговаривают на крыльце, пока мы с папой гневно меряемся взглядами.
От раската грома комната дрожит.
Папа прислоняется к стене, и морщинки у него вокруг рта углубляются, словно какой-то художник, рисуя лицо, переборщил с тенью. Я многое узнала о нем сегодня – больше, чем когда-либо, больше, чем он сам знает о себе, – но папа смотрит на меня как на чужого человека.
Не в силах выносить обвиняющий взгляд, я иду к себе.
– Алисса, – негромко зовет папа, – ты бы хоть смыла макияж. И что у тебя с одеждой?
Я замираю рядом с мозаиками в коридоре, спиной к папе. Прохладный воздух холодит лопатки сквозь прорези для крыльев. Я жму плечами.
– Очень содержательный ответ, – горько произносит папа.
Такое ощущение, что по струнам моей души провел смычком неумелый скрипач.
– Я даже не знаю, кто ты теперь.
Я стискиваю висящие на шее цепочки.
– Ничего, – шепотом говорю я, так, чтобы он не расслышал. – Зато наконец я это знаю.
Я закрываю дверь спальни и, не включая свет, надеваю домашние шорты и кружевную майку. Жаль, нельзя сбросить все тревоги вместе с одеждой.
Сквозь занавески пробивается достаточно света. Я заменяю швейные булавки, которыми Джен заколола мое выпускное платье, на английские и расправляю складки и оборки, чтобы прикрыть их.
Кто-то стучит. Заглядывает мама.
Я жестом приглашаю ее зайти.
– Где папа?
– Я предложила ему немного проветриться. Он пошел купить что-нибудь к ужину. Когда вернется, подброшу ему снотворное.
Я киваю и, совершенно не чувствуя голода, размышляю про наш план. Мы хотим усыпить моего отца без какой-либо благовидной причины. То же самое годами делали с мамой в клинике.
Судя по поджатым губам, ей эта идея не нравится точно так же, как и мне.
Мы сидим на кровати. Свет выключен, аквариум светится синим. Угри грациозно плавают, совсем как водяные ангелы. Какой разительный контраст с бурей эмоций в моей голове. Отдаленный гром вторит им.
– Прости, – говорит мама, взбивая мою пышную нижнюю юбку. – Твой отец… он просто вне себя от беспокойства. Когда всё это закончится, он помирится с Джебом. Я не позволю, чтоб ты пережила то же, что и я. Он не отправит тебя в клинику. Понятно?
Я очень хочу поверить ей, но меня постепенно начинает охватывать глубинное дурное предчувствие.
– Почему мы не можем вернуть папе его воспоминания? Он перестанет думать, что мы сошли с ума. Сегодня мы могли бы прибегнуть к его помощи, раз Морфея нет.
При этом имени мой голос вздрагивает.
Папа не упоминал, что в паутине обнаружили чьи-либо трупы, будь то гигантские насекомые или кто-нибудь еще.
– Детка, не надо впутывать твоего отца. От этих воспоминаний ему будет слишком больно.
– Больнее, чем сейчас?
Мама задумывается.
– Я даже не в состоянии описать те ужасы, которые увидела, когда заглянула в его прошлое. Не представляю, что еще он мог пережить.
Я молчу, хотя и не согласна с ней. Если папа в детстве выжил, побывав в зазеркальном мире, теперь-то он наверняка сильнее, чем мы думаем.
Я начинаю что-то говорить, но мама прерывает меня:
– Джеб хотел тебя видеть. Он ждет под вашей любимой ивой.
Я роняю челюсть. Мама всё это время знала про наше убежище?
Та касается пальцем ямочки у меня на подбородке, чтобы привести рот в нормальное состояние.
– Элли, я не настолько забывчива. Я прекрасно помню, что такое быть влюбленным подростком.
Она подмигивает, и я улыбаюсь в ответ.
– Пока пойду в душ и переоденусь. Пожалуйста, не попади под дождь. И вернись в дом, прежде чем придет папа.
Я натягиваю сапоги и куртку с капюшоном и шагаю через сад. Растения и насекомые зловеще молчат. Над головами кружатся облака, похожие на серую пену. Такое ощущение, что сейчас не полпятого, а шесть. Холодный ветер подхватывает и треплет волосы. Он так завывает, что даже не слышно журчание фонтана.
Джеб уже ждет. На нем облегающая футболка и джинсы; очевидно, ему не терпелось сбросить пиджак Морфея.
Он придерживает ивовые ветви, и я ныряю под зеленый навес.
Присев на корточки, я обнимаю Джеба.
– Извини. Мой папа не хотел тебя обидеть.
– Я знаю.
Джеб целует меня в висок и отгребает листья, чтобы я могла сесть.
– Почеши мне за ушком и подними настроение.
Я выдавливаю улыбку.
– Тебе понравится.
Джеб ухмыляется.
– Я бы предпочел поцелуй.
Тусклый свет струится сквозь листву, озаряя ямочки на щеках и лабрет. Джеб кажется проказливым мальчиком, хотя его голос полон напряжения.
Мы оба делаем вид, что мир в полном порядке, хотя всё хуже некуда. Мы с ума сошли. Джеба вообще не нужно было в это втягивать. Если Вторая Сестра сумела победить Морфея, сколько шансов у смертного уцелеть в этой битве?
– Не ходи сегодня никуда, – выпаливаю я. – Позвони Дженаре и уговори ее тоже остаться.
– Шутишь? Да я с большей вероятностью погибну, если встану между Дженарой и школьным балом.
– Перестань смеяться. Это не шутка.
Джеб хмурится.
– Да. Как в тот раз, когда ты столько времени скрывала от меня правду, потому что боялась, что я пострадаю.