Деникин. Единая и неделимая - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кисин cтр.№ 62

Несмотря на то, что Деникин и Романовский настаивали на продолжении наступления на деморализованного противника (их скрытно поддерживал стратег Алексеев), Неженцев, Марков и Богаевский убеждали в необходимости отдыха в горских аулах, иначе Екатеринодар просто некем будет брать.

Корнилов согласился с большинством — 5 марта армия резко повернула на юг за Кубань, в черкесские аулы, не тронутые большевизмом, в расчете дать войскам передышку.

Сложность была в том, что ни та, ни другая спорящая сторона не могла подкрепить свои доводы данными разведки. Крайний дефицит кавалерии заставлял беречь лошадей, а посланные в разведку пешие офицеры редко возвращались. Их ловили и вешали на месте. Из-за этого произошла трагическая нестыковка — кубанский добровольческий отряд, прослышавший о подходе Корнилова, повел наступление на Екатеринодар из аула Шенджий в тот самый день, когда корниловцы свернули на юг. Естественно, был разгромлен.

В результате получилось, что за Кубанью добровольцы угодили в поселения сплошь иногородних, где были сильны большевистские настроения, и вместо отдыха армия получила еще более тяжелые и кровопролитные бои. Как писал Деникин, «к началу апреля все селения иногородних, а их из 87 кубанских станиц 85, уже числились большевистскими». По утверждению Богаевского: «Наша горячая надежда — отдохнуть за Кубарью и привести себя в порядок — не оправдалась. Наоборот, мы попали в сплошное осиное гнездо большевизма. Каждый хутор, отдельный дом, роща встречали нас градом пуль. Занимаемые селения оказывались почти пустыми, но в них не было нам ни минуты покоя. Везде свистели пули, смертельная опасность была на каждом шагу. Кольцо, сжимавшее измученную армию, охватывало ее все плотнее, и нужны были отчаянные усилия, чтобы прорвать его и двигаться дальше».

За Кубанью добровольцам пришлось выдержать не менее тяжелые бои под Усть-Лабинской и Некрасовской. Армия вновь была зажата между железной дорогой, узкой дамбой и рекой. Сзади напирал Сорокин, с севера — бронепоезда красных. Офицерский и Корниловский полки с ног сбились, атакуя спереди и отбиваясь сзади, бросаясь в штыки и отвечая одним снарядом на десять вражеских. Батарея Миончинского метким огнем одна отбила атаку прибывшего из Кавказской эшелона подкреплений Сорокину. Два эскадрона резерва каждый раз посылались в бой, затыкая дыры на флангах и в тылу. Обескровленный большими потерями Богаевский смущался и каждый раз отсылал эскадроны назад, выговаривая, что «там они нужнее».

В Некрасовской из камышей добровольцев накрыли артиллерийским и пулеметным огнем.

Новое совещание. Деникин еще раз подчеркивает, что уход в Закубанье ошибка, и предлагает создать демонстрацию движения на Майкоп, где у большевиков как раз сосредоточены крупные резервы (случайно прочитали в газете «Известия»), а самим круто уйти на запад, через реку Белую в район черкесских аулов, дружественных добровольцам.

8 марта Юнкерский батальон смело бросился в Лабу, пытаясь занять плацдарм на другом берегу. Щуплые мальчишки камнем шли на дно, ледяная вешняя вода была выше их роста. Мокрыми курицами они выпрыгивали из Лабы и кидались в штыки. Генерал Боровский не жалел ни себя, ни пацанов. Не то время. Марковцы, партизаны, корниловцы били по расходящейся дуге, расширяя плацдарм. Безбожно гремя колесами и безбожно мучая раненых, переправлялся обоз.

Генерал Романовский, глядя на это, заметил: «Умом не постигаю, но сердцем верую, что не погибнет ни идея, ни армия».

В Киселевских хуторах совершенно без сил на сеновале завалились спать вповалку и солдаты, и генералы. Среди ночи Деникин проснулся от удушья, горела солома. Пинками растолкал совершенно обессиленного Алексеева, вышиб раму, выбросил в окно вещмешок с последними пожитками. Только вытащил Алексеева, как его сын всполошился: «Чемодан забыли!» Тот самый, с казной Добровольческой армии. Ворвались в пылающую хату, нашарили потрепанный саквояж, который уже лизали языки пламени, швырнули в снег.

У Филипповских хуторов сцепились с передовым отрядом красных. Офицерский полк залег, огонь такой, что головы поднять невозможно. Командир 3-й роты полковник Кутепов, посвистывая, ходит вдоль своих цепей — шапка на затылке, руки в карманах. В этот день три пули пробили его плащ, но все навылет.

Тяжело ранен в голову полковник генерального штаба Патронов. На стогу сена маячит знакомая фигура в белой папахе. Корнилову кричат Романовский, текинцы, штабисты, чтобы сошел, не подставлялся под пули. Тот машет рукой и тычет биноклем в наступающие красные цепи. За разрывами снарядов ничего не слышно. Расслышали — посылает в бой самих текинцев. Конвой насупился, но двинул на подмогу. Марков поднял своих и отбросил красных.

10 марта у станицы Рязанской батальон Корниловского полка угодил в засаду и понес ощутимые потери при переправе через реку Белая. Оттеснив красных за гребень, он столкнулся с превосходящими силами, стянутыми под Рязанскую с майкопского направления. За корниловцами успели переправиться только партизаны и чехословаки. Именно они и приняли на себя основной удар противника. С тылу накрыла артиллерия, разрывом снаряда опрокинута повозка генерала Алексеева, убит его кучер. Обоз переправляется, но не знает, что идет как раз навстречу наступающим большевистским цепям. Чехословаки расстреляли все патроны и постепенно ударяются в бега. Их командир капитан Немечек сначала пытался образумить земляков уговорами, затем кулаками, а потом просто сел на сырую землю: «Дале изем немохль уступоват. Я зусгану зде доцеля сам (Дальше я не могу отступать. Останусь здесь хотя бы один)».

Подскакали текинцы, поделились патронами, кое-как сдержали натиск.

У моста Корнилов со штабом среди раненых по внешнему виду определяли способных драться и ссаживали с подвод. Раздали винтовки и повели в бой до полусотни годных умирать. Из обоза слышится слабый голос: «Сестрица, не пора ли стреляться?»

Из последних сил бросился в штыки Юнкерский батальон, очумелые юнцы тонкими голосами кричали «ура», потрясая уже пустыми винтовками без патронов. Генерал Боровский заковылял в атаку с саблей наголо. Красные дрогнули, начали отступление.

Рязанская объявила себя «нейтральной», дала проход добровольцам. Тот самый проход, которого так долго ждали — к черкесским аулам. Шли к аулам, вышли к кладбищу. Перейдя речку Пшиш, добрели до аула Несшукай, больше напоминавшего некрополь. Немногие собравшиеся жители поведали новые реалии Гражданской войны. Под шумок анархии казаки Рязанской договорились с иногородними временно побыть «большевиками», и начали сводить старые счеты с «кадетами» из нищих черкесских аулов. В Габукае вырезали всех мужчин без разбора — 320 человек, в ауле Ассоколай — 305 человек, то же в Гатлукае, Панажукае и т. д. Черкесы падали в ноги Корнилову и просили принять их в армию, мстить «большевикам». В ауле Шенджий на площади собралась толпа конных с зеленым знаменем, на котором белели звезда и полумесяц. Мулла потрясал халатом и призывал к мести за убитых отцов и братьев. Женщины, видимо, в понятие мести не входили.

14 марта в Шенджий прибыл со своим начальником штаба полковником Вячеславом Науменко новоиспеченный генерал (произведен в тот день Кубанской Радой для поднятия престижа перед генералами-«добровольцами») Покровский, сделавший головокружительную карьеру за два месяца боев из капитана в «лампасники». Добровольцы, услышавшие о том, что они соединились с кубанцами, чуть было не принялись качать Покровского, но Корнилов, презрительно относившийся к «выскочкам» во-первых и к летчикам во-вторых, сухо потребовал от того полного подчинения командующему. Его неприязни добавляла и гулявшая за летчиком еще с Первой мировой войны репутация пьяницы и бабника. В 1915 году в Тарнополе со своим собутыльником капитаном Борисом Свистуновым, перепившись горькой, выбросили с балкона местной ресторации рояль лихости ради.