Я подошел поближе, и когда туман снова на мгновение разошелся, увидел, что в доме никто не живет. Трава вокруг выросла высокой и густой. Два окна были разбиты, боковая дверь забита досками.
Когда я толкнул кованую калитку, она заскрипела. Когда-то дом окружала широкая ровная рамка белого, как мрамор, щебня, но теперь края неряшливо заросли травой. Каменные ступени крыльца расползлись в стороны, и в щели между ними проросли кустики.
Теперь ясные промежутки стали длиться дольше. Я запрокинул голову и посмотрел на верхние этажи. Дом был таким большим по площади – вряд ли во все его внутренние помещения попадает свет.
Тут меня как будто что-то толкнуло. Неприятное ощущение, что я, поддавшись азарту, позволил себе лишнее. Я обернулся. На гребне горы позади меня стояли глазевшие в мою сторону мужчина с мальчиком. Фермеры. Резиновые сапоги, плащи, пастушья собака на поводке.
Я кивнул им и поднес «Лейку» к глазам, якобы занимаясь делом. Но им было все равно, и они пошли себе дальше.
Как быстро распространяются слухи в таком месте, как это? Со скоростью ветра. Быстро, во всех направлениях, всем. Все, должно быть, проходили мимо синего «Опеля Коммодор» с норвежской регистрацией. Гребная лодка покойника снова спущена на воду. Кто-то хозяйничает на острове, который десятилетиями заселял an unken body. А теперь этот кто-то заявился шпионить сюда.
Я подошел ближе к стене дома и двинулся вдоль нее. Я шел, и рев океана все усиливался. Вскоре мне не стало слышно своих шагов, а когда я свернул за угол, грохот стал оглушающим. В тридцати метрах подо мной волны бились о скалы.
И тут сзади меня возникла она.
– Ты откуда взялась? – удивился я.
Девушка не ответила и только показала большим пальцем, что нам надо возвращаться.
– This is private property
[19], — сказала она, когда стена приглушила грозный шум волн. Сегодня на ней был новый жакет, несколько строгий, серо-зеленый твидовый жакет с красной подкладкой снизу воротничка и с глубокими вытачками на пояснице, туго обтягивавший попу. Сегодня она торопилась и застегнула жакет на ходу.
– Это что за дом? – спросил я.
– Это не дом. It is Quercus Hall.
– Квэ… как?
– Квэркус. Дуб. Каркас сложен из дуба.
– Ты живешь здесь?
Она покачала головой и продолжила идти, пока мы не подошли к калитке.
– I am just taking care of the house
[20], — сказала она, запирая за нами. – Он принадлежит семье Уинтерфинч.
Я обернулся – хотел еще полюбоваться огромным исхлестанным непогодой домом.
– А где живешь ты? – поинтересовался я. – Раз уж ты увидела меня здесь.
Она покосилась на тропинку в траве. Та вела к маленькому каменному домику, окруженному стеной из гранитных плит.
– Почему ты вчера не сказала, что живешь на их земле? – задал я новый вопрос.
– Посторонним такие вещи не выкладывают, – сказала она. – Мне разрешено пользоваться домиком и лодкой в обмен на то, что я присматриваю за большим домом.
На запястье у нее были старинные мужские часы, и теперь она бросила на них нетерпеливый взгляд.
– Что люди говорили об Эйнаре? – продолжил допытываться я. – Или, точнее, в каком это году он якобы кого-то убил?
– Я больше ничего не знаю, – сказала девушка. – Мне надо в Леруик. Успеть на автобус.
Точно как вчера, она двинулась дальше, не посмотрев, иду ли я следом, и точно как вчера, я поплелся за ней.
Что-то тут было не так. Из того, что она сказала. Что-то уже шипело, как подожженный запал. Так бывает в горах. Чувствуешь поблизости, еще не видя его, оленя-вожака с огромными рогами, и внезапно он оказывается рядом, когда меньше всего этого ждешь. А сезон не охотничий, и в магазине карабина нет патронов, так что единственное, что ты уносишь с собой, это встряска.
– Могу подвезти тебя в Леруик! – крикнул я ей вслед. – Если хочешь.
* * *
Ее звали Гвен Лиск, а в Леруик ей нужно было, чтобы купить пластинку группы «Ранриг» «The Cutter and the Clan». Она выросла на севере острова, но ее родители несколько лет назад уехали отсюда. Как я понял, раньше Уинтерфинчи приезжали сюда на лето, и она тогда убирала в доме, стирала и покупала продукты. Теперь ее единственным постоянным заданием оставалось время от времени обходить чердак с фонариком и сообщать, не потекла ли крыша.
– Ну и, понятно, это надо делать в дождливую погоду, – сказала она, когда мы уже стояли на пароме. – А дождь идет каждый день. Я люблю дождь.
– А что ты изучаешь, когда живешь на большой земле? – спросил я.
– Экономику. Numbers and figures
[21].
Когда Гвен рассказывала о себе, ее предложения сокращались наполовину. Когда мне было трудно понимать ее, она не пыталась объяснить диалектные слова. Но, как я понял, жила она в Абердине.
– Ну, и как они? – продолжал я расспросы. – Уинтерфинчи. Почему они сдавали жилье Эйнару и почему ничего не сделают с домами?
– Слушай, – сказала моя спутница, – я не могу обсуждать работодателей. It is not done
[22].
Мы съехали с парома «Гейра», и на полпути, в Йелле, воздух стал сырым и холодным. Не спрашивая разрешения, Лиск повернула выключатель обогревателя на полную мощность, сдвинула сиденье назад и стянула с себя твидовый жакет.
Теперь ее тело было видно лучше. Бледное, слегка бесформенное, но когда она поворачивалась на сиденье, в его изгибах сквозила такая жадность, что я поймал себя на том, что не могу оторвать от нее взгляд. И эти ее узкие глаза, в которых читалось абсолютное равнодушие к чужому мнению… Она производила впечатление обладательницы острого ума.
«Куда меня тянет?» – спросил я себя.
На пароме «Бигга» мы купили шоколада в автомате. На стене висела афиша с объявлением о выступлении на Фетлар танцевального ансамбля «Hjaltadans» под музыку фольклорной группы «Fullsceilidh Spelemannslag».
– У нас в Норвегии это так же называется, – сказал я. – Но это не мое.
– Танцы?
– Никогда, – покачал я головой и снова почувствовал себя дураком.
– Тебе бы побывать здесь во время Ап-Хелли-Аа, – сказала девушка, вытаскивая плоскую красную пачку сигарет с мордочкой маленького черного котика на обертке и этикеткой «Крейвен A».