Еретики и заговорщики - читать онлайн книгу. Автор: Максим Зарезин cтр.№ 60

Несомненно, что при московском дворе за Василия Михайловича хлопотали Деспина Софья и близкие к ней люди. Только на их поддержку и поручительство мог твердо рассчитывать и Семен Иванович Можайский. С другой стороны, более чем сомнительно, чтобы литовский магнат решился на столь радикальные перемены в своей жизни и вверил бы свою судьбу Ивану III, зная, что его покровительница Софья Палеолог находится в опале. Вероятно, в свое время причиной того, что Василий Михайлович Верейский не решился вернуться в Москву, стало именно неустойчивое положение при дворе супруги великого князя. Возвращение Деспины ко двору и возвышение Василия оказывались лучшим аргументом на переговорах Москвы с князем Иваном.

Если Можайский наверняка колебался, прежде чем сделать решающий шаг, то Семен Бельский, игравший в княжеском триумвирате роль закоперщика, похоже, не испытывал никаких сомнений. О его связях с окружением или родственниками Софьи Палеолог сведений нет, зато князь Семен — единственный из литовских выезжан, в том числе своих сородичей Бельских — известен как горячий поклонник преподобного Иосифа. Бельский пожертвовал Волоцкой обители 200 рублей — сумму значительную по тем временам, и «велел пытати, где б земли купити монастырю». Заметим, что вклада в монастырь в 50 рублей было достаточно, чтобы вкладчика и его родных поминали ежедневно до тех пор, пока «Бог велит сей святой обители стояти».

Неизвестно, проникся ли Семен Иванович симпатией к волоцкому игумену и его взглядам, проживая в Литве, или же он познакомился с вождем любостяжателей по приезде в Москву, но очевидно, что князь твердо стоял за чистоту православия. «Великая нужа о греческом законе», на которую ссылались Можайский, Шемячич и Бельский, мотивируя свою просьбу о переходе на московскую службу, была для князя Семена не удобным поводом, а главной причиной, побудившей его покинуть Литву. Семен Бельский вряд ли сочувствовал Димитрию и его вольнодумному окружению, и напротив, желал усиления партии Василия и Софьи Фоминичны.

Похоже, что Ивану III пришлось отказаться от системы «сдержек-противовесов» и сделать недвусмысленный выбор: без перемен в статусе Василия и положения при дворе Софьи Палеолог было трудно рассчитывать на положительный исход переговоров с Можайским, Шемячичем и Бельским. Но намерения государя натолкнулись на энергичные возражения Патрикеева. Впервые между великим князем и его многолетними соратниками возникли противоречия, причем противоречия неразрешимые.

Патрикеев и его окружение отдавали себе отчет в том, что готовящийся переход Бельского и его компаньонов на сторону Москвы спровоцирует вооруженное столкновение с Литвой. По договору 1494 года Иван III и Александр Казимирович обязались не принимать к себе служебных князей с вотчинами, а в случае возникновения претензий выслать судей, которые «учинят исправу» без перевода. В числе вотчин, в которые московский государь давал особое обязательство «не вступатися», отдельно упоминались Брянск и Мценск, находившиеся во владениях князей-перебежчиков.

Иван III целенаправленно вел дело к военному конфликту с западным соседом, в то время как Патрикеев со товарищи рассматривали Литву как потенциального союзника в борьбе с татарами и турками. Соответственно, как мы уже отмечали, по-разному понимали они и роль супруги Александра Казимировича при литовском дворе. Иван III рассчитывал, что брак его дочери послужит укреплению прорусской партии, как своего рода «пятой колонны» в рядах будущего противника, а деятели его правительства надеялись, что он поспособствует формированию стратегического литовско-русского союза.

Предпринимались ли конкретные шаги для оформления такого союза? Вспомним, что брат казненного Владимира Ромодановского Семен ездил с посольством в Крым с предложением хану заключить мир с Александром Казимировичем, что в корне противоречило традиционной политике Москвы, натравливавшей Менгли-Гирея на Литву. Но посол в таком деле не мог действовать на свой страх и риск без санкции великого князя, тем более одновременно в Вильно направился Иван Мамонов, с поручением помирить зятя с крымским ханом. Тем не менее в 1499 году великий князь мог рассматривать этот демарш как досадную слабость со своей стороны, уступку Патрикеевым и их единомышленникам.

Одновременно множились претензии Ивана III к Стефану Великому — молдавский господарь оказался ненадежным союзником, что ослабляло позиции его дочери и внука. Теперь же государь вел дело к войне и ради нее готов был переменить отношение к жене и сыну. Софья Фоминична и ее партия получали шанс перехватить инициативу.

Татарский воин со слугой. Из «Записок» С. Герберштейна

В столь драматичной ситуации сторонники Елены Волошанки и Димитрия-внука могли пойти на самые крайние меры. Летописец сообщает, что великий князь «поймал в измене Ряполовского». В то же время сам государь упрекал Семена Ряполовского в том, что тот «высокоумничал» с Патрикеевыми. Об этом спустя четыре года после казни, а именно в мае 1503 года, великий князь напоминает в наставлении своим послам.

Иван III тем самым подчеркивает, что репрессированные вельможи проявили высокомерие и своеволие, посчитав себя мудрее государя, решив, что они лучше его знают, какую политику в отношении Литвы стоит избрать. Обращаясь к судьбе Патрикеевых, Иван III предостерегал своих дипломатов от подобных вольностей. При этом великий князь сознавал, что поступки опальных продиктованы не корыстными побуждениями, а особым видением внешнеполитической ситуации.

Сторонники сближения с западным соседом считали, что Москве выпал, вероятно, последний шанс оторвать оторвать Литву от Польши, составить стратегический альянс между двумя государствами с преимущественно русским населением, исповедующим православие. Эти расчеты нельзя считать безосновательными. Литовский летописец, рассказывая о свадьбе князя Александра и Елены Ивановны, говорит о надеждах на прочный союз с московским государем, которые вселил этот брак в западных соседей. Когда же отношения между двумя странами обострились, литовские публицисты с обидой писали о том, что Иван забыл о родстве с князем Александром.

Значительная часть литовской элиты искренне рассчитывала на союз с Россией, и политика Патрикеева в долгосрочной перспективе имела шансы на успех. Кроме того, сторонники русско-литовского сближения наверняка брали в расчет и вероятное завершение многолетнего партнерства Москвы и Крыма. Ивана и Менгли-Гирея связывал общий враг — Орда. С ее уходом с политической арены исчезала и основа для союза.

Уже в 1501 году Александр Казимирович стал королем польским, после чего Литва и Польша более не разлучались. Крымское ханство вскоре переменило отношение к Москве. Крым и Речь Посполитая почти на три столетия стали главными врагами России. Значит ли это, что оппоненты великого князя оказались более прозорливыми политиками, нежели их государь? Иван III наверняка просчитывал и тот вариант, к которому склонялись его давние соратники, но, в конце концов, предпочел журавлю в небе синицу в руках, которую в данном случае стоит считать скорее жирной гусыней. Кто был тогда прав, а кто ошибался — рассуждать сегодня было бы попросту нелепо.