Нелегалка. Как молодая девушка выжила в Берлине в 1940–1945 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Мария Ялович-Симон cтр.№ 77

Знал Эмиль и про обещание, которое я дала его жене. И вместе с физиками обдумывал, как бы меня от него освободить. Однажды вечером, когда я стояла на пороге кухни, он из сада принялся мной командовать:

– Сейчас мы малость повеселимся. Пройди-ка немного направо, а потом вперед. – Затем разбежался, подхватил меня, закружил и, смеясь, воскликнул: – А сейчас я тебя вышвырну вон!

После этого он пошел со мной прогуляться.

– Это, конечно, была шутка, – объяснил он мне, – но вообще-то главный в доме именно я. Если я тебя вышвырну, то, стало быть, вышвырнет тебя высшая власть, и твое обещание уже не действует. Само собой, времени у тебя сколько угодно.

В душе я возликовала.

– Прямо завтра подыщу себе пристанище! – сказала я.

Эмиль отнесся к этому скептически.

Когда мы вернулись в дом, он сказал Ханхен:

– Я вышвырнул Марихен. Вот теперь мы с тобой отдохнем.

Жена его реагировала на удивление разумно:

– Все правильно, пора возвращаться к нормальной жизни.

4

Дóма 19а по Пренцлауэр-штрассе, в котором я выросла, уже не существовало. Его сровняли с землей. Куда же мне идти? Я знала: один из наименее пострадавших районов Берлина – это Панков. Там упало сравнительно немного бомб. В других местах на тротуарах и мостовых по-прежнему громоздились завалы, а в Панкове можно было долго гулять, вообще не замечая, что была война. Кроме того, там жил мой единственный уцелевший родственник, дядя Карл.

И на следующий день я отправилась в дальний путь. Панковский жилотдел занимал одну большую комнату, где за несколькими столами работали конторщики. Там я, к своему огромному удивлению, встретила Тати Купке, сестру моей тетушки Мии. Как испытанную антифашистку, ее, вообще-то фабричную работницу, командировали в это импровизированное ведомство. Мы обе очень обрадовались встрече. То, что произошло между мной и ее мужем Вилли, когда Тати на несколько дней приютила меня, сейчас значения не имело. С тех пор минуло три года. Она об этом не вспомнила, я тоже.

– Хотелось бы перебраться в Панков, – сказала я ей. – В Берлине жилья нет. А здесь у меня хотя бы Карл остался.

– Увы, – объяснила она, – есть распоряжение, что претендовать на жилье можно только там, где жил раньше. – Она помолчала. Мы ведь были в комнате не одни. Потом продолжила: – Впрочем, это же как раз твой случай.

Шепотом она назвала мне несколько имен и номера домов в том единственном месте, которое в Панкове подверглось масштабным разрушениям. Один из этих адресов мне надо указать, чтобы получить в Панкове смотровой ордер. Никто ведь не сможет проверить, жила я там на самом деле или нет.

Затем она позвала своего начальника, чтобы с его разрешения сразу же выдать мне смотровой ордер. Я, мол, из Панкова, сказала она ему, еврейка, уцелела на нелегальном положении, жилье разбомбили.

– Мне срочно необходим покой, – добавила я, – и нужна не просто комната, а отдельная квартира.

– Даже не думайте, – сказал начальник. – Вы, конечно, очень симпатичная барышня и, безусловно, жертва фашизма. Но тут целые семьи получают лишь прескверное временное жилье: единственную комнату, с мебелью или без мебели.

– Да пусть хоть хлев или сарай – я хочу жить одна, – в отчаянии повторила я. Эти слова чем-то тронули начальника.

– Как печально, – пробормотал он и несколько раз повторил: – Хлев или сарай. – Потом спросил: – С легкими у вас, по крайней мере, все в порядке, туберкулеза нет?

– Чего нет, того нет, – с сожалением ответила я.

В конце концов выяснилось, что никакого отдельного жилья Тати все равно предложить не может. Она дала мне целую кучу смотровых ордеров на комнаты, с тем я и удалилась.

Я обошла все адреса, сплошь никуда не годные; к примеру, в одной комнате стена была сильно повреждена снарядом. Над кроватью зияла дыра примерно полметра в поперечнике. Хозяйка очень обрадовалась моему приходу.

– За этой дырой сплю я, – сообщила она, – стало быть, мы каждый день сможем говорить друг дружке “доброе утро” и “спокойной ночи”. Знаете, я так одинока. – Она перебежала в другую комнату и крикнула в дыру: “Ку-ку!” Тетка явно повредилась умом.

– Это не для меня, – решительно заявила я, – мне нужна комната с целыми стенами. – И поневоле соврала: – Мой приятель будет репетировать на трубе.

Пришлось прямо-таки отбиваться от этой тетки, чтобы уйти.

К концу дня, вдобавок очень жаркого, я совершенно выбилась из сил. Солнце уже опускалось к горизонту, и у меня оставался один-единственный смотровой ордер на комнату на Бинцштрассе. Я пошла туда, позвонила, но никто не открыл. У открытого окна в нижнем этаже сидел какой-то мужчина, брился. Позднее я узнала, что зовут его Леви и он католик, но с еврейскими корнями.

– Можете звонить хоть до второго пришествия, хозяйка глухая, – сказал он. – А что вам нужно от старухи?

Я показала смотровой ордер и рассказала свою историю.

– Так вы лучше спросите у архитектора Рюле. У него контора аккурат напротив. Ему принадлежит весь угловой дом, – сказал он. – Рюле всегда был против нацистов и многим помог. Вдруг у него и для вас что-нибудь найдется.

Я пошла туда и сразу же познакомилась с архитектором, пожилым господином с тонким, умным и добрым лицом. В кратких словах я объяснила ему свое дело.

– К счастью, помочь никогда не поздно, – сказал он.

И вот что он придумал: одна из его однокомнатных квартир сдана старой женщине, которая всю войну прожила в деревне. Только раз в год приезжала в Панков, посмотреть, цел ли дом.

– Раз она так долго жила в деревне, – решил Рюле, – так пусть там и остается. А вы займете ее квартиру. С жилотделом я все сам улажу.

Затем он поднялся со мной на верхний этаж и показал мне маленькую угловую квартирку со странно кривой комнатой и жилой кухней. Я пришла в восторг.

– Когда можно переехать? – спросила я.

Он протянул мне ключи:

– Да хоть сейчас. Договор составим после. А пока желаю вам жить здесь спокойно и счастливо.

Я держала в руке ключи и спрашивала себя, не сон ли это.

Когда мы вернулись в контору, он попросил немного рассказать о моей нелегальной жизни. Я с удовольствием рассказала, потому что от таких рассказов мне становилось легче. Он тоже немного рассказал о своей жизни, и при этом случилось кое-что странное: он неоднократно использовал конъюнктив косвенной речи. Я уже три года не слышала этой грамматической формы. Пришлось отвернуться, чтобы он не заметил: новая встреча с языком, знакомым мне по родительскому дому и по гимназии, растрогала меня до слез.

Пора было возвращаться обратно в Каульсдорф. Всю дорогу я держала ключи в руке и то и дело поглядывала на это чудесное сокровище.