Нелегалка. Как молодая девушка выжила в Берлине в 1940–1945 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Мария Ялович-Симон cтр.№ 76

В непосредственном соседстве находилась вилла главного поселкового нациста. Иногда рано утром и поздно вечером они видели людей, которые входили в этот дом и выходили, и им казалось, что за ними следят. Только в конце войны выяснилось: в доме мнимого нациста пряталось человек пять-шесть евреев, которые, в свою очередь, боялись людей, скрывавшихся в летнем домике.

В большом волнении я вскоре поехала и в Кройцберг – разузнать, что произошло с Трудой Нойке и ее семьей. Добравшись до Шёнляйнштрассе, я облегченно вздохнула: дома уцелели. Взбежала вверх по лестнице. Но у дверей Нойке меня обуял жуткий страх. Ноги стали как ватные, я прислонилась к стене: знакомая овальная фарфоровая табличка Нойке исчезла. На двери стояла чужая фамилия.

Делать нечего, я позвонила к Штайнбекам. Соседка открыла.

– Добрый день. Рада, что вас не разбомбили, – вежливо сказала я, – не скажете, что случилось с Нойке?

– Она вернулась. И они переехали в самый лучший район, тут, в Кройцберге, на Урбанштрассе, – неприветливо ответила она.

Вот такой народ: раньше Нойке были внизу, а она – наверху, ну а теперь все наоборот.

Беглым шагом я отправилась по адресу, полученному от Штайнбек. И уже на лестнице услышала громкий Трудин голос:

– Нет, только не розовый! К такому светлому серому розовая блузка не подходит. Это же красивое платье-костюм! Здесь нужен ярко-желтый!

Она стояла в передней, прощалась с соседкой. Пока дверь не закрылась, я окликнула:

– Труда, не закрывай, это я!

Секундой позже мы обнялись. Действительно великое и прекрасное мгновение.

Ее новая квартира представляла собой огромные просторы надраенного до блеска паркета. Словно птичьи кляксы, сиротливо стояла в этих огромных комнатах знакомая старая мебель – тут письменный стол, там диван.

– А здесь, – провозгласила Труда, когда мы миновали переднюю часть аристократической квартиры, – комнаты моих детей.

Немногим позже, когда мы увиделись снова, она уже говорила:

– Черт меня дернул. Как рабыня, я надраивала этот паркет, а на что нам этакая гигантская конюшня? Нам нужен свет, воздух и солнце.

Очень скоро Нойке опять переехали и до конца своей жизни переезжали еще не раз.

Уцелели и моя лучшая подруга Ирена Шерхай и ее мать, они по-прежнему жили на Пренцлауэр-аллее. Но первоначальная радость от встречи с Иреной сменилась разочарованием: восстановить давние узы оказалось невозможно.

Ирена всегда отличалась непомерной нервозностью. Говорила очень быстро, постоянно сама себя перебивала и не давала никому вставить словечка. После войны она несколько недель работала в школе помощницей учителя. Потом поступила к американцам и очень скоро сошлась с каким-то военным. Чтобы упражняться в американском английском, говорила она теперь только на этом языке, и меня это ужасно разозлило.

– А по-немецки никак нельзя? – несколько раз спросила я.

После стольких лет мне так много хотелось с ней обсудить. Но Ирена только улыбалась и отвечала по-английски. Она была в восторге от Америки и непременно хотела уехать.

Вскоре по окончании войны к Ханхен Кох явилась делегация из прачечной, причем не просто так, а с предложением. Их директор Биркхольц был нацистом, и ему требовалась замена. Поскольку же госпожу Кох все знали как активную антифашистку и надежную сотрудницу, именно ее и наметили в преемницы.

Пока происходило бесконечное совещание, я сидела в соседней комнате и поневоле все слышала: Ханхен Кох упорно не соглашалась.

– Я хочу только покоя, хочу отдохнуть и быть домохозяйкой, – снова и снова твердила она.

Когда просители ушли, я сказала ей:

– Ханхен, по-моему, ты поступаешь неправильно. – И в шутку добавила: – Глядишь, еще министром по прачечному делу станешь.

Тут нервы у нее сдали, и она разрыдалась, на сей раз совершенно искренне:

– Не хочу я больше, никакая профессия мне вообще не нужна, никакая карьера. Хочу варить варенье, мариновать огурцы, хочу выспаться. Хочу снова набраться сил и наконец-то заняться рукоделием, какой-нибудь яркой вышивкой.

В эту минуту я испытывала к ней самую искреннюю жалость и сочувствие.

Директор прачечной некогда был клиентом моего отца. И не принадлежал к числу антисемитов. Партийный значок он носил только ради карьеры. От него я получила сто марок на дорогу, которые спрятала в туфле, когда поехала в Болгарию, и благодаря которым смогла вернуться в Берлин. Через Ханхен Кох он позднее попросил меня письменно подтвердить, что помогал мне. И я составила бумагу для В. Биркхольца. Его адрес вписала Ханхен.

А еще позднее я услышала от Труды Нойке, которая жила тогда в стандартном домике в Бритце:

– Представляешь, тут за углом живет эсэсовец по фамилии Биркхольц, в свое время очень опасный. Так одна еврейка вправду письменно подтвердила, что во время войны он ей помогал. И этого гада денацифицировали.

Этого человека тоже звали В. Биркхольц, только имя было другое – Вернер, а не Вальтер, или наоборот. И он обманом обеспечил себе денацификацию то ли через родного брата, то ли через кузена, словом, через человека, который в самом деле когда-то мне помог.

Однажды я съездила к тому дому, где прожила без малого два года. Чехи-зеленщики, наши соседи, по-прежнему занимали квартиру на втором этаже, которая меньше всего пострадала от бомбежек. Госпожа Кницек сообщила, что Курт Блазе и Александер Грасс в самом конце войны погибли в фольксштурме. Госпожа Грасс перенесла инсульт и находится сейчас в доме инвалидов, в Мариендорфе.

Особенно меня огорчила гибель Александера Грасса. Он так много для меня сделал! И черствая корка наконец-то треснула, чувства прорвались наружу: годами для меня в ужасном упрощении существовали только друзья или враги. Огромной опасностью, а стало быть, мерилом всех вещей было гестапо. Кто погибал или не погибал на этой войне, меня совершенно не трогало. И вот теперь, наконец, я осознала, как много незаслуженного страдания война принесла и неевреям.

В итоге конец моей сложной ситуации в Каульсдорфе положил Эмиль Кох. Он подружился с супружеской парой физиков, которые жили в довольно благоприличном районе на берегу озера Мюггельзее. Вероятно, он, как всегда и всюду в то время, предлагал там свои услуги слесаря или садовника. Так или иначе, он обсудил с этими людьми сложную ситуацию в своем доме.

Теперь мы то и дело слышали: “Физики сказали так, физики сказали этак”. Физики осмотрели и якобы разбомбленное жилище Адольфа Гутмана и от души посмеялись. А потом сообща с Эмилем придумали план: первым делом “папаня” приведет в порядок свой дом. Потом “папане” понадобится новая жена. Эмиль уже кой-кого подсмотрел.

На красивом лугу прямо против нашего дома расположился стихийный лагерь румынских беженцев. И он расспросил, нет ли там женщины, подходящей по возрасту его тестю. Ей, мол, придется стряпать, жить при нем и на его пенсию. И ту, кого ему порекомендовали, он издалека показал мне. Одета она была в длинные пестрые юбки, широченные, с виду похожие на народный костюм. Потом он познакомил ее с тестем, и эти двое прожили вместе до конца своих дней.