Нюрнбергский дневник - читать онлайн книгу. Автор: Густав Марк Гилберт cтр.№ 89

Как мне доложили, Франк решил следующим образом подготовить аудиторию к своей защитительной речи: «Неважно, отрицаете вы все или же во всем признаетесь, стоя у свидетельской стойки, если у них в руках документ за вашей подписью, он оценивается ими как доказательство не в вашу пользу. И когда вы окажетесь за этой стойкой, вам остается лишь одно — попытаться отделаться малой кровью и предоставить события их естественному ходу. Можно пытаться пробить лбом каменную стену, но это ни в коей мере не избавит вас от фактов. Ваши адвокаты должны говорить за вас, но нет никакого смысла ударяться в отрицание того, что известно всему миру… Да, это был Великий рейх, пока существовал.

Кейтель также не удержался от соблазна погрузиться в воспоминания.

— Да, Гитлер подмял под себя весь Рейх, много было такого, чего он не терпел; он не терпел демократию, а заодно с ней — и дипломатию. Но стоит мне задуматься о том, как Англия с Америкой грабастали все подряд, лишь бы не оказаться обделенными, я не виню его в том, что и ему захотелось проверить, насколько далеко он может зайти в таком грабастании.

Затем Франк зачитал бумагу, полученную им от кого-то из обвиняемых, в которой говорилось следующее: «Ладно, мы свой долг исполнили, теперь уже неважно, что нас повесят!»

Как только Геринг прибыл к своему месту на скамье подсудимых, он, призвав к себе Розенберга, сообщил ему, что тот был нрав, когда развернул дискуссию о значении слова «искоренение»; следовало им объяснить, что в разных диалектах это слово имеет различный смысл. Потом Ширах получил от бывшего рейхсмаршала дальнейшие напутствия, как при помощи уклончивых ответов успешно противостоять обвинению.

— Теперь, когда американцы закончили, самое худшее позади; Руденко вам нечего бояться. Услышав неприятный вопрос, становитесь на дыбы и говорите им, что, мол, перевод неверен или сошлитесь ещё на что-нибудь. Вы же видели, как я менялся ролями с Джексоном. Просто дождитесь, когда вам зададут хороший вопрос, и поддайте им как следует!

Эти натаски профессионала Геринга вызвали улыбку Дёница.

— Вот так и действуй! Ничего, как-нибудь пробьешься! — снисходительно приободрил он Розенберга.

— Ладно, ладно, ребята, вы там занимайтесь своими подводными лодками! — с улыбкой отпарировал Геринг, повернувшись к бывшему гросс-адмиралу.

Крохотную реплику вставил и Гесс:

— Вас уж никто не обвинит в том, что вы своими лодками изничтожали евреев.

Собственная острота показалась ему очень удачной, и Гесс, весьма характерно обнажив свои выступавшие вперед зубы, рассмеялся.

Послеобеденное заседание. (В полном соответствии с полученными от Геринга инструкциями Розенберг продолжил ставить палки в колеса советскому обвинителю Руденко во время перекрестного допроса — услышав неприятный для него вопрос, сетовал на якобы неверный перевод, прибегал к другим приемам для затягивания хода разбирательства.)

Тюрьма. Вечер

Камера Дёница. Вечером я посетил камеру Дёница.

— Этот Розенберг — вот уж самый настоящий мечтатель. Не сомневаюсь, что он и мухи не обидит, но нет никаких сомнений и в том, что именно пропагандисты проторили путь этим жутким антисемитским мерам… Жаль, что нет здесь Гитлера. Он столько наделал из того, что здесь сейчас обсуждается.

Нарисовав на бумаге квадрат, Дёниц заштриховал почти всю его площадь.

— Что до Кальтенбруннера, если бы все, что он утверждает, и было правдой — предположим такое в интересах представления доказательного материала, — то как ему укрыться за ширмой оправданий, что, мол, где-то его подпись оказалась поддельной? Как, если за подделки такого рода отдавали под трибунал? Как, если он нес прямую ответственность за все, что происходило в подчиненной ему организации?

— Вы находите правдоподобным, что кто-то из его подчиненных подделывал его подписи и Кальтенбруннер ни о чем подобном не знал?

— Ну, звучит это весьма сомнительно.

И тут Дёниц пустился в разъяснения своего тезиса о русской угрозе Германии, указывая на то, что отнюдь не в интересах Америки позволять России воцариться в Европе; он также выразил желание но завершении процесса пообщаться с кем-нибудь из разумных представителей американской администрации.

Камера Франка. Франк сидел, спокойно покуривая свою трубку.

— Мы рады тому, что дела Розенберга идут гладко. Хорошо, что они поставили точку на всех рассусоливаниях на философские темы. В конце я спросил его, рад ли этому он сам. Он мне ответил: «Да!» Конечно, вся эта трепотня но поводу значения слова «искоренение», она выглядела никудышным образом. Ему, как и всем нам, приходилось с этим сталкиваться. Я напомнил остальным, что мы все как минимум четверть века так или иначе были связаны с нацистским движением. Так что какой смысл отрицать это сейчас. От фактов не уйдешь. И поэтому я решил для себя: чего тратить время на пустую болтовню, не лучше ли заявить такое, от чего у всех волосы дыбом встанут. И мой адвокат тоже за. Но что теперь сделаешь? Весь этот ужас, о котором рассказал Гесс, до сих пор стоит у меня в ушах. 2000 убитых в день. Гитлер обесчестил Германию на вечные времена. Обманул и обесчестил народ, который доверился ему, любил его! И как любил! Я первым поднимусь и скажу, что просто не верил СС, когда они попытались отрицать все творимые ими ужасы. И буду первым, кто признает свою вину.

— А в чем вы видите свою вину? — спросил я.

Ответ был более чем лаконичным.

— В том, что я был фанатиком-нацистом и не прибил его! Кто-нибудь из нас должен был его прикончить.

18 апреля. Защита Франка. Признание Франка

Утреннее заседание.

(Геринг сокрушенно покачал головой — как это обвиняемый дерзнул сказать правду. Стал перешептываться со своими соседями по скамье подсудимых, совать им записки. Когда Франк не без раздражения заметил, что во время войны у него не было времени отовсюду тащить к себе предметы искусства, Геринг и его ближайшие соседи продолжали сидеть с каменными лицами, обвиняемые же на другом конце скамьи подсудимых с улыбкой переглядывались.)